Вера Армстронг - Гранит и бархат Страница 13

Пальцы ее босых ног в ярости вцепились в мягкий ворс ковра, красивый рот исказила гримаса, она гневно рявкнула:

— Какого черта! Что вы здесь делаете?

— Жду тебя. Я уже сказал, что ты слишком задержалась. — От его губ, зеленых глаз, откровенно ласкающих взглядом ее бедра, исходила неприкрытая чувственность.

Несмотря на все, что она знала о себе и о нем, Селина почувствовала, как во рту у нее пересохло, а сердце бешено забилось в груди. Усилием воли ей удалось преодолеть желание подойти к нему. Она еще не совсем потеряла голову, однако желание быть рядом с ним, так, чтобы можно было дотронуться до него, казалось, было непреодолимым.

Большой и сильный, Адам Тюдор лежал на ее кровати, всем своим видом как бы насмехаясь над ее девичьей хрупкостью. Он лежал без галстука и пиджака, верхняя пуговица рубашки была расстегнута, и белизна хрустящей ткани оттеняла смуглую кожу, отчего она казалась еще более притягательной… Желание дотронуться, убедиться, что кожа его была действительно такой гладкой и теплой, как казалось, было мучительным, просто непреодолимым…

— Убирайтесь! — отвращение в ее голосе относилось скорее к себе самой, к своей неожиданной чувственности. Очевидно, он это почувствовал — потому что его глаза загорелись насмешливыми искорками, он сбросил с кровати свои сильные длинные ноги, обутые в черные туфли, освобождая ей место.

— He-а. Иди ко мне, лапочка. Та гробница, в которую ты меня поместила, слишком мрачна для того, что у меня на уме.

Ей не было необходимости спрашивать, что у него на уме, его зеленые, полные желания глаза, изгиб мягких губ не оставляли на этот счет ни малейших сомнений. Она не задаст ему вопрос и не доставит ему удовольствие. И чтобы покончить со всем этим, Селина резко спросила:

— Откуда вы узнали, где моя комната? Просто догадались или совали нос в каждую дверь?

Он медленно покачал головой, и жест этот выражал скорее печаль, чем гнев, отчего ей захотелось ударить его, однако в глазах его играли смешинки. Он провел красивой, прекрасной античной формы рукой по подбородку, на котором уже проступила темная щетина, и произнес:

— Я совершенно точно знаю, где ты спишь. Я знаю твои вкусы в музыке и еде. Я знаю, как ты любишь проводить досуг. Ты обожаешь Моцарта, Вивальди и Глюка. У тебя прекрасный аппетит, ты ешь абсолютно все, но предпочитаешь итальянскую кухню, ты любишь ходить пешком. Ты привыкла к этому, когда у тебя была собака. Рыжий сеттер, правда? И вообще, дорогуша, я знаю про тебя почти все… — Улыбка его сейчас походила на хищный оскал, и она почувствовала страх, — а что я не знаю, то собираюсь узнать. С нетерпением ожидаю этой возможности.

Селина почувствовала, что холодеет, страх и отвращение заморозили кровь в ее жилах. Она старалась не дрожать, чтобы он не почувствовал, насколько она напугана. У нее было такое ощущение, что в ее мир ворвался самозванец, осквернил ее самые сокровенные чувства. Он был достаточно хитер и помнил свои преимущества. И тут она выпалила, стараясь обмануть его своей деланной храбростью:

— Если через секунду вы не уберетесь из этой комнаты, а через десять — из дома, то я вызову полицию. — Пытаясь продемонстрировать свою решимость выполнить угрозу, она почувствовала, как трудно ей дышать, когда их взгляды сошлись, а его мурлыкающий мягкий голос произнес:

— Не буду тебе мешать, лапочка. Но ты можешь попасть в весьма неловкое положение, когда тебе придется отвечать на кучу щекотливых вопросов. Понимаешь ли, я имею полное право находиться здесь. Этот проклятый дом со всеми потрохами принадлежит мне.

И Селина поняла, что за темные мрачные предчувствия мучили ее все эти дни. Она смертельно побледнела.

4

— Я вам не верю, — наконец смогла произнести Селина тусклым голосом. Она почувствовала пульсирующую боль в голове, ноги ее подкашивались. Ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание.

Он же спокойно ответил:

— Вернее, не хочешь верить.

Она покачала головой, чувствуя резкую головную боль. Его голос прозвучал мягко, казалось, он шел издалека:

— Сядь. Нам давно пора нормально поговорить.

Он подошел к ней и взял ее руки в свои, слегка сжал их, затем его ладони скользнули вверх по ставшей невыносимо чувствительной коже, пока не оказались на ее плечах. Это было единственное, что она была в состоянии воспринимать. Каждый удар сердца, каждый вздох, каждая клеточка ее тела откликались на медленные движения его рук. Затем его рука скользнула ей под мышку, а другая продолжала нежно гладить ее тело, слегка коснулась теплой выпуклости ее груди, затем добралась до мягкой припухлости живота и остановилась на бедре.

Селина не испытала при этом ни злости, ни вполне оправданного возмущения, все ее чувства и ощущения сосредоточились на касаниях его рук.

Затем он обхватил ее руками, и она села. На кровать. Так, как он и хотел.

Объясняя свою пассивность состоянием шока, Селина пыталась запахнуть свой шелковый халатик и сжала ноги, ей казалось, что это поможет собраться с силами.

Нет, не может он владеть Лоуер Оттерли Холлом со всем тем, что в нем находится! Его заявление — просто чушь, успокаивала она себя, чувствуя, как просел матрац, когда он опустился рядом с ней на кровать. Это просто интриги, и на этот раз он зашел слишком далеко.

— Убирайтесь, — с трудом прошептала Селина, с ужасом осознавая полную неспособность сопротивляться. Она не смогла бы даже пошевелиться, чтобы спасти свою жизнь, и почувствовала, как он своим большим телом наваливается на нее и поднимает указательным пальцем подбородок, чтобы лучше разглядеть ее большие золотистые глаза.

— Ах ты, малышка, — тихо произнес он с настораживающей нежностью в голосе, рука его погладила нежную шею. — Ты в шоке, и тебе холодно.

Вопреки ее самым худшим предположениям, Адам отодвинулся, затем встал с кровати, заботливо укутав ее теплым одеялом. Не в состоянии отвести глаз, она следила за каждым его движением. Затем он прошел на середину комнаты и повернулся к ней, широко расставив ноги, засунув руки в карманы брюк, заставляя их тонкую ткань облегать узкие бедра. Если бы она уже не знала, что он за тип, то могла бы поклясться, что в его зеленых глазах мелькнуло участие, когда он произнес:

— Боюсь, что я перестарался. Это уже не борьба, а избиение младенцев. А жаль — я люблю борьбу.

На его губах появилась горькая усмешка, и Селина очнулась от изумления, вызванного его покровительственными, хотя и не очень понятными словами. Она инстинктивно выпрямилась, а в сузившихся глазах появился дерзкий блеск. У нее защемило сердце, когда он без всякого выражения сообщил ей: