Эстер Элькинд - Андрогин… Страница 15

Я сидел в пустой старой комнате мотеля, без одной стены и писал удивительные строчки, создававшиеся под топот копыт и звуки порно – фильма, который начали транслировать на огромном экране, прикрепленном к дому напротив. Я встал, подошел к отсутствующей стене и увидел, что у людей, ебущихся на экране, человеческие ноги и руки и другие части тела. Они выглядят как люди, а не как кентавры, из которых, как я понял, давно ж состоял этот мир (а может и другой). Но каково было мое удивление, когда на первом плане, в одной из порно композиции, я увидел своих родителей, вот как тогда, когда я, еще маленьким мальчиком, лежал под одеялом, делая вид, что сплю, и поглядывал за ними…

Глава о ней…

– Вставай, ты в школу опоздаешь! – услышал я мамин голос.

Я сделал вид, что ещё сплю и никак не могу разлепить веки.

– Просыпайся, дорогой! – нежно потрепала она меня по щеке, приподняв одеяло.

Я открыл один глаз.

– Вставай, вставай! – сказала мама. – Я иду в ванную, приходи!

– Угу! – побурчал я и посмотрел на папу. Он лежал с закрытыми глазами и блаженной улыбкой на лице. Мне стало противно, и я отвернулся.

Мне безумно не хотелось идти в школу. Я потёр руками лоб и щёки, встал с постели и медленно, неуверенной походкой, пошатываясь, побрёл к маме в очередь в ванную комнату. Я вяло прислонился к её тёплому животу и груди, как бы прося обнять меня.

– Что с тобой? – беспокойно спросила мама.

– Голова болит… – ответил я тихо, медленно растягивая слова.

Мама приложила свою холодную руку к моему горячему лбу, потом к щекам и с тревогой во взгляде посмотрела на меня.

– Да у тебя же температура! – прикрикнула от возмущения она. – А ну марш в постель! И никакой школы!

– Но мама… – еле сдержав радость, начал я ныть.

– Никаких «но»! – уверенно прервала она меня. – Я сказала, иди в постель!

Теперь я мог быть спокоен, в школу меня уже не отправят. Осталось лишь дождаться, когда все уйдут, чтобы наслаждаться покоем, тишиной, пустотой и пыльностью ничегонеделанья.

«Прекрасно!» – подумал я, лёг обратно в постель и прикрыл глаза, вслушиваясь в шорохи и передвижения родителей по комнате и соседей по коридору.

– Что это с ним? – услышал я папин голос.

– У него температура! – ответила мама шёпотом. – Тише!

– А-а-а… – протянул он ничего не выражающее однозвучие.

Сон постепенно начал снова овладевать мною, я уже еле слышал мамины наставления по поводу того, какие таблетки и когда мне следует принять и ещё что, и снова и снова…Вскоре я погрузился в томную дымку привлекавших меня в мои восемь лет образов, заполнявших тогда мои сны…

Когда я проснулся, было уже часа два дня. В квартире никого, кроме меня, не было, и я лежал в постели с открытыми глазами, глядел в потолок и наслаждался пустотой. Родители были на работе, соседи тоже, их дети в школе или детском саду, а старые тётеньки с различными имяопределениями, такими, как «баба Люб», «тётя Том», или «Зин», всегда просто, без приставки, несмотря на то, что лет ей было, по крайней мере, по виду больше, чем «бабе Любе» или «тёте Томе». Наверное, дело было в том, что уважения у окружающих (если кто-то вообще мог вызывать чьё-то уважение) она вызывала гораздо меньше из-за своего вечно опухшего лица и фингала под глазом, который непонятно откуда появлялся у неё раза три в неделю. Непонятно, кто ей его ставил, потому как мужа у неё не было, соседям оставалось лишь догадываться, чем они и занимались в свободное время. Все эти милые тётеньки в это время либо стояли с очереди в продуктовом магазине, либо сидели на лавочке перед подъездом и грызли семечки, обсуждая соседей, своих детей, внуков, а порой и друг друга, когда кто-нибудь отлучался пописать…

Я валялся в постели и смотрел на жёлтые ржавые трещины на потолке. Я ни о чём не думал, просто лежал и смотрел, и хотел проваляться так, ничего не делая и ни о чём не думая, целую вечность, остановив время. Тогда я решил, что, пожалуй, я устал от этой реальности, и как раз самый подходящий момент дать себе здесь отдохнуть. К восьми годам в каждой из моих действительностей и, соответственно, к шестнадцати в двух, я осознал, что время надо останавливать в максимально спокойный момент, чтобы можно было по возвращению постепенно безмятежно привыкнуть. Иногда, конечно, это не получалось, когда я случайно перемещался из пространства в пространство, но в большинстве случаев я уже умел контролировать этот процесс.

Я встал с постели и отправился в ванную комнату. Там я включил воду, чтобы она нагревалась и меня не было слышно. Когда вы в ванной и вода не течёт, вы чувствуете себя достаточно странно и неуютно, по крайней мере, я чувствовал. Затем я разделся, посмотрел на себя в зеркало и улыбнулся своему отражению. Из зеркала на меня глядел маленький, худощавый мальчик со смуглой кожей и торчащими рёбрами, с всклокоченной чёрной, как смоль, шевелюрой, уже «слишком» (по словам учительницы и родителей) отросшей. Но, несмотря на всеобщие уговоры и подколки по поводу того, что я похож на девочку, я не давал себя стричь. Мне нравились мои длинные (для мальчика восьми лет) волосы. Я подмигнул краем своего глаза, обрамлённого пушистыми ресницами, отражение подмигнуло мне в ответ, поморщил нос, снял трусы и залез под душ.

Горячие струи пропитанной хлоркой воды заглотили моё тело. Они ласкали меня своими обжигающими руками, целовали огненными, влажными губами, доводя до исступления и блаженства. Ноги мои становились ватными, глаза закрывались, хотелось сесть на колени и наслаждаться водой, которая текла сквозь меня, не оставляя ни один уголок моего тела без внимания, неистово любя и желая.

Я взял мочалку и, натерев её «датским мылом», вышел из-под струи воды и начал водить ею по своему, казалось, уже уставшему ото сна телу. Пена обволакивала меня, я словно попал в тёплое пушистое облако. Намылившись, я снова зашёл под воду, которая с жадностью приняла меня. Казалось, она сама истекает желанием, а не водою, требуя каждую секунду моего возвращения в её тёплую сущность. «Ах!» – издал я блаженный вздох смываемой вместе с мыльной пеной с моего тела усталости, вздох одинокого наслаждения, которому другие предаются, как пороку, которому я предавался по желанию своей единственной любви – воды. Я поднял голову, давая воде влиться мне в рот, она с наслаждение подчинилась, щекоча мой язык, нёбо, целуясь со мной и лаская меня. Я наслаждался нежными, страстными прикосновениями, обволакивающими всё моё тело, доводящими меня до внутренней дрожи, до исступления, до вечного наслаждения, совокупления, соединения, соития…

Я провёл рукой по своей шее, гортани, ключице, словно задыхаясь от ласк, словно хотел убрать её руку, желая сжать её пальцы в своей ладони. «Как хорошо!» – если бы мог, произнёс бы я. Я опустил её руки себе на живот, смывая с него пену от мыла, и почувствовал, как она сладострастно обнимает моё худое тело, проводит тоненькими пальцами между «кубиками» мышц на моём животе. Я опустил руку и почувствовал мгновенную эрекцию. Я начал ласкать себя, еле прикасаясь, словно притрагивался не к своей плоти, а к её руке, будто это вода ласкала меня и любила, словно это я любил её. Когда наслаждение моё было столь велико, что справиться с ним я уже не мог, я убрал руку и упал на колени, отдаваясь во власть уже привычной, но не ставшей от этого менее любимой стихии. Я приподнял руки ко лбу, зажмурился, простонал «гимн» наслаждению.