Натали Митчелл - Запретные страсти Страница 19

— Девочке очень хотелось, чтобы отец проявил неслыханную щедрость.

— Да все я понимаю! — раздраженно прервала Николь. — Но неужели ты не могла отказаться?!

— И обидеть Нору?

— Ну, если ты предпочла обидеть меня и Маргарет, тогда, конечно…

— Я вовсе не хотела никого обижать! — вскрикнула Кэтрин, но оторваться от спасительного дивана не решилась. — Господи, Николь! Ну, это же ничего не значит.

— Не значит? — Николь до боли сжала кулаки. — Да ты теперь обязана ему по уши! Неужели ты действительно не понимаешь?!

Женщина сжала руками голову:

— Я ничем ему не обязана! Я не просила у него машину, я даже отказывалась от нее. Но, понимаешь, ему так хотелось угодить Норе…

Повернувшись к ней, Николь оперлась об узкий подоконник, и произнесла задумчиво:

— Нора… Всюду рядом с ним эта девочка…

— Если ты надеешься настроить ее против отца, — встревожилась Кэтрин. — Нет, Николь! Ничего не выйдет. Она слишком любит его.

— Неужели?

— Гораздо больше, чем Маргарет… Она никогда не захочет уйти от него с матерью.

— Если только…

Кэтрин подалась вперед:

— Что?

— Если только что-нибудь не разочарует ее в нем, — процедила Николь.

«Куда делся тот радостный свет, что был в ней, когда мы встретились? — с тоской подумала Кэтрин. — Неужели это я погасила его? Тем, что мое появление придало ее желанию отомстить реальные очертания… До этого она злилась на Рона, как ребенок, и только когда видела его. Эта обида не застилала ей свет… А теперь она ничего не хочет замечать, кроме Замка на горе».

— Не надо вмешивать в это дело Нору, — попросила Кэтрин, почти не надеясь быть услышанной. — Рон испортил твое детство…

Николь издала язвительный смешок:

— Испортил!

— Уничтожил, — поправилась Кэтрин. — Но это не значит, что в отместку должна страдать его дочь.

— Нет? — насмешливо переспросила Николь. — Неужели не значит? Ты уже так привязалась к этой девочке?

— Она ни в чем не виновата!

Николь поморщилась и, оторвавшись от подоконника, прошлась по комнате, касаясь кончиками пальцев росших в горшках цветов.

— Да успокойся ты… Неужели ты думаешь, что я причиню этой девочке зло? Если помнишь, я как раз и хотела дать им с Маргарет свободу…

— Но они не хотят освобождаться от Рона! — воскликнула Кэтрин, потом сама усомнилась: — Ну, Маргарет, может, и хочет… Но только не Нора! Она любит отца.

— Ты уже говорила это, — напомнила Николь. — Знаешь, я ведь тоже любила своего.

Собравшись с мыслями, Кэт рассудительно проговорила:

— Насколько я успела понять, Маргарет — истеричка. Если они с девочкой останутся вдвоем, болезнь Норы не пройдет никогда. Да Маргарет и не хочет этого! Она делает все, чтобы видения Норы продолжались. Даже сад не хочет привести в порядок.

Николь прищурилась:

— Ты же сама взахлеб рассказывала, как тебе понравился этот сад.

— Да, но…

— Кэтрин! — голос подруги зазвучал требовательно. — Да? Что?

— Ты, случаем, не влюбилась в Рона Коллиза?

Кэтрин ужаснулась:

— Я?! Да как ты могла подумать?

— Слишком уж горячо ты защищаешь этого мужчину…

— Неправда! Я не его защищаю, а Нору. Она ведь действительно ни в чем не виновата.

Николь согласно кивнула:

— Я тоже не хочу, чтобы эта девочка страдала. Но я не хочу и того, чтобы она выросла такой, как он.

«Веселым, щедрым и улыбчивым? — мелькнуло у Кэтрин в мыслях, когда она представила лицо Рона Коллиза. — И красивым… Нет. Нельзя так думать о нем! Этим я уже предаю Николь».

— О чем ты сейчас подумала? — быстро спросила подруга. — О ком?

— О… — Кэтрин запнулась и покраснела. — Я подумала о Майке. А что?

— У тебя глаза засветились… Когда ты так улыбаешься, Кэтрин, ты становишься очень красивой.

— Да что ты…

— Слушай, что я говорю! Я все-таки была любовницей художника, — добавила Николь с горечью. — Так что, если тебе захочется кого-то очаровать, ты чаще улыбайся. Вот так, как сейчас. Как будто про себя. Как Мона Лиза.

К щекам Кэтрин опять прилила кровь:

— Ну, ты сравнила…

— А что? Джоконда, насколько я знаю, была обычной женщиной. Эта рука, ее писавшая, оказалась волшебной. Наверное, она и не подозревала.

— Может быть, тот твой портрет, который написал Джастин, тоже останется в веках, — робко предположила Кэтрин.

Усмехнувшись, Николь подхватила:

— И правнук Рона Коллиза обольет его в Лувре серной кислотой…

— Ужас какой!

— Все лучше, чем меня…

Кэтрин горячо заверила:

— До этого не дойдет, что ты!

Перестав улыбаться, Николь произнесла печально:

— Ты еще не знаешь, на что способен этот человек. Дай Бог, чтобы самого страшного не случилось, но я-то знаю, что от него всего можно ожидать…

17

Он сам начал тот разговор, Кэтрин, наверное, не решилась бы. Подкараулив ее на спуске, Рон махнул рукой и, сев в машину, весело подмигнул:

— Прокатите?

— Почему бы нет? — сердце Кэтрин заколотилось где-то в горле.

Этот человек заставлял ее изнывать от чувства вины. Не перед ним, перед Николь. И все потому, что Кэтрин никак не могла до конца поверить в то, что за симпатичной, приветливой маской скрывается чудовище…

Женщина ругала себя на чем свет стоит: второй раз наступить на грабли может только полная идиотка! Ее муж ведь тоже казался всем замечательным и даже красивым парнем, многие были уверены, что Кэтрин незаслуженно повезло — ведь такая дурнушка…

Напоминая себе об этом каждые пять минут, Кэт все же так и не сумела до сих пор вызвать в душе антипатию к Рону Коллизу. И когда он сел в ее машину (ее?!), она безотчетно улыбнулась именно так, как советовала Николь.

— Могу поспорить, Николь отругала вас, — заявил мужчина, не скрывая, что все это забавляет его.

Кэтрин отозвалась сдержано:

— Она считает, что такой подарок компрометирует меня.

— И вы тоже так считаете?

— Тоже. И мы с вами уже говорили об этом. Не помните?

— Я помню все, что касается вас, — ответил Рон так серьезно, что ей захотелось поежиться, как от озноба.

Ей тотчас вспомнилось предостережение Николь, что он постарается очаровать ее, но почему-то захотелось поскорее его забыть. Просто выкинуть из головы! Иначе, разве можно слушать то, что Рон скажет дальше?

— Например, как вы пели в нашем саду, когда попали в него впервые…

— Так вы тоже это слышали? — Кэтрин покраснела. — Ужасно глупо, у меня ведь нет голоса.

— Зато у вас доброе сердце.

Она усмехнулась: