Дениз Робинс - Желанный обман Страница 25

Стены затянуты материей светло-золотистого цвета. Толстый серый ковер покрывал весь пол. Мебель с блестящей полировкой, отливающей золотом, была сделана из великолепного ореха. Это было новшеством даже для столицы.

Три высоких окна выходили в сад и оказались сейчас занавешены тяжелыми серыми шторами из парчи, висевшими на витых золотистых карнизах.

Огромная кровать, на которой в свое время был рожден Эсмонд и на которой умерла его мать, была накрыта богатым атласным покрывалом темно-красного цвета с вкрапленной золотой нитью. Ни о чем подобном Магда и мечтать не могла. На туалетном столике лежали расшитые кружевные салфетки, на которых стояли флакончики духов с золотыми пробками и золотой туалетный прибор с гербом Морнбери. Красивое резное зеркало с позолоченной рамкой отразило ее хрупкую фигурку. Изящный маленький шезлонг, весь в красных атласных подушечках, стоял около белого мраморного камина, в котором был разведен большой, веселый огонь, распространяющий уютное тепло по всей огромной спальне. На всех столах стояли огромные вазы с белыми розами. Восковые свечи горели мягким светом в золоченых канделябрах. Эсмонд взял Магду за руку.

— Одну минуту, сэр… Эсмонд… — запинаясь, проговорила она. — Разрешите мне позвать служанку, чтобы она потерла мне виски… У меня кружится голова… в церкви было так душно…

Она запнулась почти на полуслове и неподвижно стояла перед ним, сжимая и разжимая сведенные от напряжения пальцы и не поднимая на него глаза.

Эту просьбу Эсмонд отнес за счет вполне понятной девичьей робости и скромности, но он больше не собирался откладывать знакомство с собственной женой и хотел непременно сейчас увидеть ее лицо.

Веселым и нежным голосом он сказал:

— Не забывай, моя любовь, что до сих пор мне приходилось довольствоваться только твоим милым образом на миниатюре. Теперь, когда мы выкрали у всех минутку уединения, позволь мне поцеловать те нежные губы, которые столько дней дарили мне улыбку с портрета.

— Н-нет… Нет… — отчаянно запротестовала Магда.

Но Эсмонд только рассмеялся и притронулся к ее кружевной вуали своими длинными, пальцами аристократа.

— Не бойся меня, дитя мое.

Отчаяние охватило Магду. Она была похожа на зверька, которого загнали в угол. Так не раз делали на протяжении всей ее жизни.

Девушка вдруг рассмеялась. Этот смех удивил Эсмонда Морнбери и проник в самое сердце. Неожиданно Магда резким движением подняла вуаль с лица… Не подняла даже, а сорвала ее с головы. Она стояла перед камином, повернувшись к нему так, чтобы при свете огня и свечей, горевших в канделябре на каминной полке, он мог разглядеть ее лицо.

— Смотри же, — хрипло проговорила она. — Смотри, кого ты только что поклялся любить!

Наступила минута молчания. Это молчание грозило оставить свой зловещий след в душах обоих молодых людей, стоявших сейчас напротив друг друга.

Эсмонд во все глаза смотрел в лицо своей супруги. Поначалу как бы не веря своим глазам, потом с ужасом…

Перед ним стояла отнюдь не миловидная девушка с портрета, посланного ему Адамом Конгрейлом. Сходства не было никакого! Он переводил взгляд на искривленный рот, изуродованный страшным шрамом, синевато-багровые рубцы, которые начинались от подбородка и шли по лицу вверх к брови. Это было не лицо, а жалкая раскрашенная маска. Ослепленный возмущением, граф не видел боли в глазах молодой жены. Даже ее волосы, отметил Эсмонд, непривлекательны, безжизненны, слишком сильно завиты. Очевидно, крашеные.

Он сдавленно вскрикнул:

— Господи Боже, что это?!

И снова у Магды появилось ощущение того, что она умирает. Еще одна смерть после десятка, пережитых с того дня, когда отчим принудил ее к участию в этом гнусном обмане. Девушка видела сейчас болезненный страх, испуг Эсмонда. Нежность исчезла с его лица, словно по мановению волшебной палочки, Магда, замирая сердцем, поняла, какое впечатление произвела на него ее внешность. Но вместе с тем она чувствовала и нечто вроде облегчения. Самая страшная черта пройдена, и молодая графиня ощутила прилив мужества, ведь ей нечего было больше терять. Она снова оказалась в мире проклятого одиночества. Что ж, видно это ее крест, ее приговор, ее вечная мука — шагать по жизни до конца одной. Она проговорила с горьким сарказмом:

— Похоже, его светлость нашел свою молодую жену не вполне привлекательной, а?

Побледнев как смерть и сжав кулаки, Эсмонд вскричал:

— Но ты не та, которая изображена на портрете!

— Правильно, — дрожа сказала она. — На портрете была моя мать.

— Твоя мать? Боже Всемилостивый, кто создатель столь гнусного обмана?!

— Спросите об этом лучше сэра Адама, — без всякого выражения ответила Магда.

Эсмонд, ошеломленный, продолжал смотреть на нее, не в силах отвести взгляд. У него было ощущение, что это какой-то фантастический кошмар, что это неправда. С ним сыграли злую шутку, а Эсмонд не относился к числу тех, которые легко переносят такое. Внезапно возвысив голос, он крикнул:

— Зачем это было сделано?! С какой целью?! Как ты могла? Как посмел Адам Конгрейл… — Лицо молодого графа было малиновым от ярости.

Все тем же безжизненным голосом Магда спросила:

— Вы хотите отослать меня домой?

— Отослать тебя домой? — запинаясь, переспросил он. — Я только что сделал тебя своей женой. Ты связана со мной законами Божескими и человеческими. Ты… Ты графиня Морнбери! Дешевая мошенница!

Она вся задрожала и положила руку на горло, словно ей вдруг стало трудно дышать. Впрочем, так оно и было. Комната поплыла перед ее взором. Красивое, но искаженное до неузнаваемости страстным гневом лицо человека, который стал ее мужем, стало затуманиваться. Она услышала как будто со стороны свой вскрик:

— Не надо!.. О, прошу вас!..

Когда она пришла в себя, то увидела, что лежит на кровати, а Эсмонд стоит рядом.

Его первый яростный приступ гнева улегся и превратился в ледяную ярость. Глядя на упавшую в обморок жену, он заметил впалые щеки, какой хрупкой и болезненной она выглядит. С удивлением он отметил, что правая половина ее лица не тронута увечьем и хранит на себе признаки несомненной красоты. Красива была и длинная нежная шея. Обнаженные изящные плечи показались из-под платья… Но… отвратительные шрамы вызывали в нем ужас. Всю свою жизнь Эсмонд был проповедником и образцом совершенства, поэтому он не мог видеть изуродованную женщину.

Когда Магда очнулась и взглянула на него, он не заметил в ее глазах ничего похожего на злорадную радость, которую она должна была сейчас чувствовать, ведь задуманный план удался, и удался с блеском.