Алексей Клочковский - Любить и верить Страница 3

Антон всем налил в стаканы. Олег глотнул. Горячий поток прокатился по пищеводу и флёр легкого предхмелья окутал голову… Олег наконец расслабился.

Ринчин, маленький бурят с непропорционально большими кистями рук, которого Антон называл вторым Брюсом Ли, поскольку Ринчин серьезно занимался каратэ, развернулся назад и с хитрой многообещающей миной вынул из сумки книгу с яркой обложкой.

– Вот, смотрите-ка! – Ринчин открыл страницу, на которой были изображены непонятные знаки. Сидящие за столом подались вперед.

– Символика мистических учений Востока… Свастика, использованная немецкими фашистами – это «суувастик», тибетский знак вечного движения. Правонаправленный суувастик обозначает прогресс, движение в будущее, левонаправленный – разрушение. Но, поскольку разрушение – это тоже созидание…

– Созидание руин, – бормотнул безработный пролетарий без в/о Степа Шилин, протягивая руку за стаканом с вином.

– …А созидание, в свою очередь, невозможно без разрушения старого, то оба варианта отражают…

– Да погоди, Ринчин, – вмешался Антон. – Давайте еще вмажем.

Издалека через несколько комнат раздался звонок.

– Я сейчас! – Антон выскочил из-за стола. Через минуту он вернулся вместе с аспирантом Григорием.

– А, привет, коллега! – насмешливо подал голос Степа.

«Коллегой» он называл Григория потому, что тот был физик, а самому Степе друзья дали прозвище «метафизик» за интерес к «вечным» вопросам. Впрочем, «вечные» вопросы здесь волновали всех.

– Что вы нам, коллега, сегодня расскажете? Какие новости в мире науки? Смысл жизни уже найден? – ехидно спросил Степа. Черноволосый и в черном свитере Григорий молча спокойно сел и поправил очки.

– Смысл жизни?! Чёрт бы его побрал… Столько, сколько существует человек, то есть около пяти тысяч лет, он задает вопрос: «В чем смысл жизни?» – проворчал Антон, наливая Григорию вина. Тот кивнул, чуть слышно буркнув «благодарю».

– Вот! Вот и я о том: пять тысяч лет спрашивать и не получать ответа – однако! Почему ж так выходит? – с вызовом воскликнул Степа, кивнув Олегу, будто приглашая его к сочувствию в данном вопросе. Степа, несмотря на поверхностное знакомство с Олегом, относился к нему почему-то с преувеличенным уважением, может, из-за строгого галстука и сдержанной, серьезной манеры общения, и, рассказывая что-либо или доказывая свою точку зрения в компании, всегда взглядами и жестами к нему апеллировал.

Григорий кашлянул и негромко произнес:

– Вопрос: в каком случае невозможно получить ответ на вопрос? Ответ: если вопрос неправильно поставлен.

Олег убрал ноги под стул и, подавшись вперед, вставил:

– Ницше говорил: «Я никогда не ломал голову над вопросами, которые таковыми не являются»…

Григорий кивнул и продолжил:

– Вопрос о смысле жизни, видимо, поставлен неправильно, поэтому как раз вопросом не является. Возможно, оттого на него несколько тысяч лет люди и не находили ответа.

– А не настало ли, в конце концов, время поставить его правильно?! – иронично и патетически воскликнул Антон, приподняв брови. Остальные заухмылялись. Повисла пауза.

– А почему вообще этот вопрос волнует человека, зачем человек ищет ответ на него? – вдруг спросил Ринчин серьезно и проникновенно. Григорий заговорил, и теперь в его негромком голосе слышалось некоторое оживление:

– Разберем этот вопрос по косточкам. Тут надо определиться, какую жизнь мы имеем в виду – человеческую, жизнь других созданий природы или бытие в целом. Возьмем человеческую жизнь. Она представляет собой существование в рамках определенной, человеческой биологической структуры. Что такое «смысл»? Это то, что необходимо для существования чего бы то ни было. Что такое «в чём»? Иначе можно сказать – «где?» То есть речь о местонахождении. «В чём» означает – где, среди каких понятий. Итак, что получилось? Среди каких понятий находится то, что необходимо для существования в рамках человеческой биологической структуры? Или иначе – что является стержнем человеческой жизни, без чего ее не может быть? Вот так звучит расшифрованный вопрос «В чем смысл жизни?»…

Все, кроме Олега и Ринчина, задумчиво курили.

– Ну так и что же является стержнем человеческой жизни, без чего ее не может быть? – нетерпеливо спросил Степа.

– Если мы пойдем самым эффективным, но и самым жестким исследовательским путем – путем исключения, исключения того, без чего человеческая жизнь может быть, то мы обнаружим, что ответ на вопрос «Без чего не может быть жизни?» начинает дробиться на множество вариантов, подвариантов и их ответвлений. То есть дать единый и простой ответ довольно сложно… И вот тут начинается самое интересное! От сложности рождается вопрос о вопросе, – Григорий указал ладонью на Ринчина, – а почему, по какой причине он вообще возникает, вопрос «В чем смысл жизни»? Зачем мы ищем его?

Григорий на секунду замолк, затем продолжил:

– Пойдем от основ: почему человек вообще что-либо в принципе ищет? Потому, что у него имеется потребность в этом искомом. Например, человек хочет жрать, – Григорий взял ломтик огурца и хрустнул им, – поэтому идет и охотится на мамонта, или идет в магазин и покупает продукты. На поиск пищи толкает потребность в ней.

– А на поиск смысла жизни какая потребность толкает? – спросил Олег. Григорий проигнорировал его реплику.

– Или посмотрим на проблему с другой стороны: чего мы хотим от ответа на вопрос «В чем смысл жизни?» Представим, что у нас уже есть ответ на этот вопрос; вот они, – Григорий потряс ладонями в воздухе перед собой, – эти несколько соблазнительных фраз, объясняющих и меняющих всю нашу жизнь. Ну и?.. Что мы хотим получить от этих фраз?

– Мы хотим уничтожить червячка, который грызет нам душу и постоянно напоминает: «К чему вся эта мотня – утром кофе, на работу, с работы, семья, детишки, машина, ссоры, веселье, жратва, болезни, и так изо дня в день, а потом – будьте добры в деревянный футляр, и два метра грунта над головой. Так к чему была вся эта мотня?» – подал голос Антон.

– Может, правда, – именно наличие смерти заставляет задавать вопрос о смысле жизни? – неуверенно выговорил парень, имени которого Олег не помнил.

– Вопрос, конечно, интересный, но ответ на него мы не узнаем, потому что не знаем пока, каково жить без смерти, – с громким вздохом произнес Степа. Остальные зашумели, ерзая и двигая стульями.

– А ну-ка, попробуем иначе: относительно каждого вопроса есть три варианта – ответ есть, ответа нет, ответ есть эвентуально, то есть при определенных условиях… – повысив голос, увлеченно заговорил Григорий.

– Там, парам, парарам!.. – покачивая головой, начал напевать Степа, взявший в руки гитару. Но ни его, ни Григория уже никто не слушал. Захмелевшие любомудры разделились на пары и тройки близко сидящих со своими внутренними разговорами…

Активность обмена мнениями нарастала, пока Ринчин, уже женатый, не вспомнил, что ему пора домой. Народ как-то сразу начал расходиться.

Пятьсот и один день

За окном недобро посвистывала вьюга поздней зимы 199… года, а за кадром голос комментатора звучал еще более зловеще, чем музыка. На телеэкране мелькали кадры криминальной хроники.

– Ты бы сходил, мать встретил, – сказал отец; он чинил фотоаппарат рядом, насупившись сквозь очки на поблескивающий обнаженный механизм.

Олег промолчал, не в состоянии оторваться от экрана, на котором возникали то кришнаиты, то разукрашенные, как цирковые клоуны, сатанисты.

– Слышишь?! – громче повторил отец.

– А? – притворился Олег.

– Я говорю – мать надо встретить.

– У-ум-м!.. – недовольно промычал Олег. – Здесь же рядом… чего тут идти, да и сумок у нее сейчас, наверное, нет.

– Иди-иди!

Олег, вздохнув, оторвался от лицезрения кришнаитов и стал одеваться. Всунув ноги в валенки и застегнув шубу из искусственного меха, он открыл дверь.

– Ты куда это собрался? – вместе с шаркающими шагами послышался голос матери, в полутемном подъезде поднимающейся по лестнице.

– Что-то ты долго сегодня… – произнес отец, выглянув в прихожую.

– Только сейчас зарплату выдали!

Отец щелкнул языком.

– О-о, ну, толкотня, ну, толкотня была! Как начали выдавать, так народ про очередь забыл! Ле-езет, понимаешь, по головам! – стягивая сапог, возбужденно вспоминала розовощекая с холода мать. – И никто, ну, никто не одернет хамов! Главное, все со мной соглашаются – да, да, так нельзя, а сами же тех, кто понаглей, пропускают и слова не скажут! Тьфу!

Олег слушал, и у него учащалось сердцебиение: хотелось немедленно оказаться в той самой очереди и со смаком набить морду наглецу, лезущему по головам. «Простонародье…» – неприязненно думал он, однако знал, что, если бы он действительно оказался в той очереди, то, скорее всего, предпочел бы сделать вид, что ничего особенного не происходит.