Абрикосовое варенье - Алексей Петрович Бородкин Страница 3

…Мужской запах нельзя было считать приятным. В нём отсутствовала гармония (в парфюмерном смысле этого слова)… однако самый дисбаланс волновал. Взвинчивал.

Рядом со столом стоял высокий стул. Обычно такие устанавливают в барах, дабы посетитель не подгибал коленей, свободно усаживаясь вровень со стойкой.

Эрнест стоял полубоком, прятал глаза. Юлька развернула его за плечо:

– Что с тобой?

Рука опустилась вниз, легла на выступ в пределах его талии.

– Ничего, – выдохнул Эрнест. И не отвёл её руку.

Под тканью пульсировало нечто живое. Горячее, округлое, требующее выхода. Девушка прижала это "нечто" пальцами – Эрнест затрепетал.

– Опасную игру ты затеяла, – выговорил мужчина. – Ты ещё девочка, а я…

Действовать надлежало решительно. Без размышлений и без оценки последствий. Сломя голову. В омут.

Юлия расстегнула ширинку (на удачу, зиппер легко попался под пальцы) и увидела перед собой крупную, сизую, делённую перетяжкой надвое мужскую "луковицу".

– Послушай! – Эрнест Александрович сдавил её ладони. Сдавил сильно, почти больно. – Мы не должны этого делать. Ты будешь жалеть.

Юлия не слушала (не слышала) надвинулась попой на высокий стул, потянула "луковицу" к себе…

Часть 1. Конфронтация

Бумажки, окурки, мусор, распространение дезинформации (включая системную клевету). Таисия Павловна действовала последовательно и на всех фронтах; уничтожение Нурика стало её задачей.

В первое время Юлька поддерживала агрессию матери (с детским неосмысленным задором), затем… девчушка переросла. Достигла той стадии развития, когда нормальный ребёнок ставит под сомнения действия родителей. Отрицает отрицание.

Философия, оказывается, работает и в быту.

Кроме того, напоминая орешки в глубине фисташкового пломбира, проявлялись (постепенно) значащие подробности. Оказалось, что Эрнест Александрович и Таисия Павловна вместе учились. В одном университете и на одном факультете. Дружили.

Как-то вечером мать проговорилась:

"Этот сукин сын просто месмеризовал баб! – В гости зашла соседка, принесла бутылку вина и хорошие новости; разговор затянулся. – Плюгавый недомерок, позволял себе…"

В разговор вмешивалась бабушка:

"Неужели ты была влюблена в него, Тася? – тон окрашивался адмирацией. – А, впрочем, чему тут удивляться? Мы с Павликом тоже познакомились при весьма пикантных обстоятельствах. Я хотела его застрелить, вообрази себе! И даже раздобыла револьвер…"

Старушке позволили фужер "красного", глаза её разгорелись, словно у кошки.

Крупицу за крупицей собирая информацию (подсознательно… пользуясь, единственно, юной цепкой памятью и не преследуя корыстных целей), Юлька сложила собственную картину.

Мать и Нурик вместе учились: престижный ВУЗ, архитектурный факультет. Мельцер поступил в университет по призванию, Таисия Павловна по воле случая – так случается часто. Потом, влюбившись в "плюгавого недомерка месмеризовавшего курсисток", мать сделалась отличницей. Таков был единственный способ прилечь его внимание.

Мельцер блестяще защитился, поступил в аспирантуру.

Мать защитилась не менее выразительно и тоже устремилась в аспирантуру.

"Не верю, что между вами ничего не было! – восклицала бабушка. – Отказываюсь понимать! Вы сидели вдвоём в маленькой комнате… сидели колени в колени и… ничего? Нонсенс! C'est impossible! (не может быть! фр.)"

"Мы учились! – вопила мать. – Снимали вскладчину комнату, так дешевле! Твои, между прочем, деньги экономили! Переписывали конспекты, экзаменовали друг друга!"

Бабушка пожимала плечами и умолкала. Её мировоззрение допускало застрелить представителя противоположного пола из ревности, но сидеть на одной кровати и зубрить книжки? Абсурд.

Мельцер распределился в Среднюю Азию, в провинциальный городок, построил там школу (которую за недостатком учеников перепрофилировали в клуб) и… исчез. Целенаправленно растворился в пространстве, напоминая идейного самоубийцу: написал заявление, забрал трудовую книжку, купил на рынке бутыль мутного вонючего (запрещённого Аллахом) самогона, выставил его бригаде строителей (мужчины неплохо сдружились во время работы) и отбыл.

Хочется возвратиться к началу повествования и проговорить: "…сжимая в кулаке плацкарту", но это стало бы неправдой. В последний раз Эрнеста Мельцера видели взбирающимся в самосвал. Водитель ЗИЛа был чем-то недоволен, хмурился и затребовал трёшницу за проезд вперёд.

Архитектурная судьба Таисии Павловны Абариной…

Фраза звучит увесисто, словно заглавие книги. Каталога квадратного (вы наверняка с подобными сталкивались) матового, внушительного. С обилием монохромных тонов на обложке, и серебряным "скромным" тиснением. С чертежами/схемами, с фотографиями реализованных проектов. С философскими мыслями: "Камень всего лишь нота в симфонии многоэтажного здания", "Извечная борьба между кубом и шаром, между светом и тенью" и т.п. С восторгами благодарных жильцов-обывателей.

…сложилась весьма скромно. Хотя и без очевидных провалов.

Уразумев, что в департаменте градостроительства никто не жаждет видеть молодого (пусть даже образованного и перспективного) архитектора, Таисия Павловна сделала "ход конём". Закончила трёхмесячные скоропостижные курсы, и устроилась бухгалтером. В строительную фирму. Тася не очень ловко (по первости) сводила дебет с кредитом, зато никто из прорабов не умел "втюхать" ей "липу". Такое качество молодой бухгалтерессы особливо отмечалось руководством.

Часть 2. Предательство

В школу Юлия Абарина брала (помимо учебников, тетрадей и карандашей) носовой платок с фамильной монограммой, дедову увесистую готовальню, бутерброд в коробочке из-под французских конфет, а также морковку в пакетике. За питанием дочери следила мать; морковь заменялась огурцом или помидором (или другой "живностью" в зависимости от времени года). Сыр, колбаса и сало циркулировали по очереди и не зависели от погоды.

Юльке шел пятнадцатый год… или около того – время, когда девушка начинает распускаться, словно весенняя спелая почка.

Был слякотный день (он хорошо запомнился). С уроков отпустили раньше (физрук торопился, нервничал, размахивал руками, точно студент перед первым свиданием). Юлька прошла в раздевалку, накинула плащ, увидела грязное пятно – "мать будет ругаться", – вздохнула и побрела домой, старательно перепрыгивая лужи.

Около дома она встретилась с Нуриком. Встретилась самым безобидным образом: она шла вдоль тисов, отыскивала взглядом грибы (маслята грозили появиться в любую минуту); Эрнест Александрович находился дома в своём полуподвале, держался около письменного стола. Свет из фрамуги опускался на его лицо и (напомню, было пасмурно) не давал теней. Весь мир погрузился в густое полупрозрачное молоко.

Юлька присмотрелась. Эрнест (сволочь, мерзавец, перебежчик и скотина) что-то читал. Покусывал кончик бороды, вскидывал брови, улыбался. Временами он перекидывал страницу, возвращался… что-то произносил губами, адресуясь самому себе.

Потом он задрал подбородок (неожиданно высоко) и почесал кадык.

"Худенький, – увидела Юлька. – Очень худенький. Шея, как у отличника".

В портфеле лежал несъеденный бутерброд. Юлька подошла, положила корм на "столик" – микроскопическую полочку перед фрамугой. Кто-то (вероятно строители) устроили этот "подносик" для сношения с полуподвалом.

Эрнест увидел Юльку, испугано замахал руками, словно бы отрекаясь от продовольствия. Сделал знак, коим распугивают птиц, через мгновение усмехнулся и взъерошил волосы… потом распахнул фрамугу и принял бутерброд. Сразу же откусил кусочек, погладил себя по животу (несколько театрально), демонстрируя благодарность.

"Вот и замечательно", – подумала Юлька. В этот раз бутерброд заключал кусок ветчины. Ветчину девушка не любила.

С тех пор меж Нуриком и Юлькой сложилась тайна. Тем более она была привлекательна, что мать продолжала свою "священную войну". Дочь превратилась в двойного агента, у неё сформировалась собственная маленькая правда: она бросала (когда гуляла с матерью) бумажки, и каждый школьный день отдавала "врагу" свой бутерброд.

…отстраняясь, следует отметить, что когда покармливаешь