Абрикосовое варенье - Алексей Петрович Бородкин Страница 4

Порою излишнее, порою вполне заслуженное.

И ещё: "преломить с кем-то хлеб" – существовало в старые времена такое выражение.

Однажды Юлия Абарина застала на "подносике" книгу – ответный подарок. Томик Гёте, "Страдания юного Ветрера". Книга была небольшого наивного формата (в унисон содержимому). Кроме того, несла на себе потёртости – следы чтения. Юлька с волнением вообразила, как Нурик её открывает, как перелистывает, как закладывает пальцем страницы, как чешет, читая, кадык… Размечталась настолько, что убежала не оставив ежедневного "пайка". Вернулась через час, прибавила к бутерброду яблоко и записку: "Спасибо за книгу. Извините за бутерброд, я так рассеяна сегодня…"

И ещё несколько пространных строк.

Сама того не осознавая, Юлька копировала стиль девушек 19 века. Тонкая грань между кокетством и невинной искренностью. Смесь чистоты и надежды.

Мельцер не мог оставаться хладнокровен. Ведь он не из камня был сделан, верно?

Часть 5. Любовь

– Мы не должны этого делать.

Юлька не слушала – он оказался в пределах её влияния, и смысла проговаривать пустые слова больше не существовало. Уместившись на высокой табуретке крепче, Юлька вскинула ноги и обхватила его талию, перехватила ступни в "замок". Пути к отступлению были отрезаны.

"Интересно, как это произойдёт?" – мелькнула не мысль из слов, но эмоциональное предвкушение.

Юлька напрягла мышцы ног, Эрнест подался вперёд, навалился – мужская "луковица" легко скользнула в пылающее девичье лоно.

Прошел час… или два. Любовникам сложно оценивать временные интервалы. В разлуке время тянется бесконечно, в любви – стремительно летит.

Эрнест предположил:

– Тебя будут искать.

Юлия гибко потянулась, скинула дрёму, посмотрела на часы:

– Такое развитие событий весьма вероятно. Мать начинает нервничать, я это чувствую. У тебя есть крышки?

– Крышки? – он коснулся пальцами лба.

В шевелюре его и в бороде мелькали седые волосы, вокруг глаз теснились морщины. Кожа… кожа не казалась ещё дряблой, но "это ненадолго, – подумала Юлька и вздохнула. – Старый. Ничего не попишешь".

– Ах да, крышки, – вспомнил Эрнест. – Нет, крышек нет. Но я могу подвезти тебя. Если мы поедем на велосипеде вдвоём, ты не устанешь. Вдвоём доберёмся быстрее. Я стану крутить педали.

Ехать вдвоём на одном велосипеде занятие малоприятное. Однако Юлька согласилась. Сбегала в квартиру, взяла крышки и лимонную кислоту: "Скажу, что возвращалась за лимонкой. Потому задержалась", – придумала себе извинение.

В сосновом лесу (на задворках дачи) Юлька соскочила с багажника, ловко перекинула руку через шею Эрнеста. Через мгновение, они вновь сплелись. Прямо на земле, как Адам и Ева.

В этот раз получилось дольше и глубже.

– Я приду к тебе завтра утром, – обещала она.

Отряхнула с платья иголки, подняла велосипед.

– Ступай домой, мой добрый Гамлет!

…Эрнест изготовил завтрак. Кулинарничать мужчина не умел: помидоры частично подгорели, вторая же их сторона – далёкая от сковороды – оставалась сырой. Вбитые яйца не спасли ситуацию.

Но это не испортило настроения. Юльку сегодня всё забавляло: и острые до горчинки помидоры, и полуподвал (свет из-под потолка), и пожилой любовник, и предстоящее соитие… и даже "подносик" на который она клала бутерброды, изнутри казался иным. Нелепым козырьком бейсболки.

– Скажи, а почему ты убежал? – спросила она. Подумала: "Нужно приготовить ему чего-нибудь вкусненького".

Эрнест отложил вилку, задумался. Не унижал её ложными восклицаниями: "Откуда убежал?" "Кто тебе сказал?" "Это неправда", "Так сложились обстоятельства".

Сознался:

– Приятно, что ты спросила. Большинство людей выносят суждения, даже не выслушав подсудимого.

– Подсудимого?

– Меня. Вот и Таська осудила… даже не попытавшись понять.

Юлия не сразу уразумела, что Таська – это её мать.

– Впрочем… чужое понимание меня мало волнует. Когда мы закончили строить школу, – без паузы и перехода проговорил Эрнест, – рабочие устроили праздник, микроскопический сабантуй. Я работал тогда в Каракуле… есть такой узбекский городок… затерянный между прошлым и будущим. До Бухары там рукой подать, посему история, исторические события, даже самые древние, приобретают тёплые тона и живую окраску. Чингисхан, Тимур, Александр Македонский (его там зовут Искандером), всё кажется близким и зримым – только ладонь протяни.

– Красиво, – отметила Юлька. – Каракуль – красивое название.

– Кто-то из рабочих принёс табак, – продолжил Эрнест, – позже выяснилось, что он был начинён маком…

– Маком?

– Маком или маковой соломкой, – нетерпеливо отмахнулся Эрнест. – Я не разбираюсь. Это был первый мой и последний наркотик. Я лежал на земле, под звёздным небом. Прикасался к звёздам рукой, разговаривал с ними.

"А это мило, – подумала Юлька. – Муж – наркоман".

– Потом я вспомнил, как к Земле приблизился космический корабль, судно…

Юлька хотел что-то спросить, но Эрнест предупредительно вскинул руку, давая понять, что сейчас не время для ремарок.

– Корабль терпел бедствие, притом стремительное. Отсчёт шел на секунды, на доли секунды. Тогда каста высших…

– Высших? – не утерпела Юлия.

– Высших, – повторил Эрнест. – Космическим кораблём управляли высшие. Низшие существа осуществляли обслуживание… вспомогательные работы, физический труд. Пока понятно?

Девушка кивнула, Эрнест продолжил:

– Высшие пожертвовали собой. Они спустили на Землю вспомогательный персонал, всех низших, а сами погибли вместе с кораблём.

Он развёл руками и хлопнул раскрытыми жесткими ладонями. Звук получился сухой и хрусткий, будто сломали ветку или лопнул тугой маленький шарик.

– Низшие стали людьми, – заключил Эрнест.

– Всеми нами? – переспросила Юлька.

– Нашими пращурами, – поправил мужчина. – Основали земную колонию.

"А обезьяны? – хотелось спросить. – Как быть с ними? С Дарвином?"

– Поэтому, – продолжал Эрнест, – я понял это под звёздами, мы всё время к чему-то стремимся. Стремимся скорее вырасти, получить образование, работать, зарабатывать деньги, что-то покупать, побеждать, участвовать…

– Добиться чего-то важного в жизни, – с нарождающейся едкостью прибавила Юлька.

– И это тоже, – согласился Эрнест. – Где ты видела бобра, волка или благородного оленя, который хотел бы чего-то добиться в жизни?

– Нигде, – честно ответила девушка.

Ей хотелось отметить, что и благородного оленя она видела только на фотографиях, но это могло спугнуть настроение рассказчика. Юлия промолчала.

– Раб – давай будем называть вещи своими именами – всю жизнь суетится. – Прядь волос упала на глаза, Эрнест поправил её, беспокойным жестом. – Неподвижный, статичный, умиротворённый раб – такое недопустимо. Всякую секунду раб должен думать, чего он ещё не сделал… или сделал плохо, или должен сделать до вечера, до отбоя, до поверки, до приказа, до смерти. И как это сделать лучше. Выше. Быстрее.

– А олень? – спросила Юлька.

– Олень просто живёт, – ответил Эрнест. – Заметь, у нас – у большинства людей – само понятие жизни отсутствует. Оно существует только применительно к какому-то обслуживающему процессу: я учился в университете (чтобы стать квалифицированным работником), зарабатывал на машину (чтобы быстрее обслуживать), воспитывал ребёнка (созидал поколение "next"), строил электростанцию/автостраду/ферму для высших (которых давно уже нет поблизости). Или ждал милостыни, благословления, очереди на квартиру. Притом только так и никак иначе – психология раба. Когда я это ухватил, то уволился в ту же секунду. Бежать, как можно дальше стало моей движущей целью.

– Я понимаю, ты бежал, бежал и… остановился… – она помедлила,