Мари Феррарелла - Подарок ангела Страница 35

     Чувства еще сопротивлялись. И не собирались сдаваться. Тут уже действовал инстинкт самосохранения.

     Она не сможет еще раз пройти через горе, венчающее любовь. Она любила Тони всем сердцем, а он оставил ее на груде черепков. Черепков разбитого сердца и разбитой жизни, которую надо было воссоздавать одной.

     И еще он ей оставил вину.

     С самой его смерти ее преследовало ужасное, непреодолимое чувство вины. Вины, которая наваливалась ночными часами. Вины, которая не отпускала и сейчас. Тони покончил с жизнью, как было написано в его предсмертной записке, потому что он не мог смотреть ей в глаза.

     В этом ее вина.

     Тони убил себя, и за ней остался долг перед его памятью, что сковывало ее чувства. Она не была свободна, даже если бы смогла полюбить снова.

     Донна вытерла слезы, выступившие, когда она зашагала прочь от комнаты. Ей было чем заняться. Например, приготовиться к путешествию. Ей некогда было возиться с прошлым. Или с будущим, которое не имело права осуществиться.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

     В общей сложности ее не было три дня. Все это время у Донны было такое чувство, будто душа ее пребывает где-то взаперти — беспокойная, не находящая себе места. И все из-за Фрэнка.

     Прошло почти две недели с тех пор, как они встретились. Две недели. Чересчур мало времени, чтобы чувствовать то, что она чувствовала.

     И все же она это чувствовала.

     Как бы она ни старалась убежать от своих чувств, ноги соскальзывали — она соскальзывала к чему-то, чего очень боялась.

     Всего две недели. Совершенно недостаточно времени, чтобы разобраться.

     Донна пыталась совладать со своими чувствами, ведя машину домой из аэропорта. Вполне возможно, что Фрэнка просто не окажется там, когда она приедет. Ведь она не давала ему никаких оснований полагать, что хочет найти его у себя дома.

     Никаких, кроме прощального поцелуя, подумала она, резко тормозя на красный свет в миле от дома.

     Черт, думай лучше о дороге, одернула она себя.

     Но стоило снова нажать ногой на акселератор, как мысли устремились к Фрэнку. Пожалуй, она оставалась в его объятиях на минуту дольше, задержала губы прижатыми к его губам на мгновение больше, чем следовало. И, кажется, она даже вздохнула, отрываясь от него.

     Она попрощалась с ним, отправляясь в рейс, и постаралась, чтобы это выглядело настоящим прощанием. Окончательным. Но ничего окончательного не было в их поцелуе.

     Все это пустые хлопоты, сказала она себе. Какой смысл анализировать прощание, если этот человек наверняка уехал? Она пыталась убедить себя в этом весь остаток дороги до дома. Пыталась убедить себя, что ее вовсе не огорчит вероятный его отъезд.

     Ей это почти удалось к тому моменту, когда машина подкатила к гаражу.

     Широко расправив плечи и надев на лицо жизнерадостную улыбку, Донна отперла входную дверь. В фойе было пусто.

     — Эй, где вы все? Я дома!

     Мгновение спустя она была в четырехруких объятиях Тейлора и Стивена, налетевших на нее с двух сторон.

     — Вот здорово, когда по тебе соскучатся, — сказала она смеясь, потом вгляделась в их лица.

     Что-то не так, вдруг подумала она. Инстинкт, не опирающийся ни на какую логику, подсказал ей, что Стивен чересчур сильно вцепился в нее, а в глазах Тейлора живет какая-то забота, тревога, причин которой она не могла понять. Что-то случилось, это точно.

     Или она стала мнительной?

     — Что случилось, мужики?

     Она ощутила его присутствие за мгновение до того, как подняла глаза. Фрэнк стоял в дверях гостиной, не вмешиваясь в ее встречу с детьми.

     Донна почувствовала, как ее сердце замерло в груди, будто птица, перед которой открыли дверцу клетки. Он не уехал. Она не хотела выпускать рвущееся наружу ощущение счастья. Железные пальцы сомнения удержали его в последний момент.

     Донна опустила руку на плечо Тейлора, найдя в нем якорь среди хляби морской. Что-то стабильное в ее жизни.

     — Я думала, ты уже уехал.

     Одна темная бархатная бровь поднялась, и Фрэнк изучающе посмотрел на нее.

     Он вглядывался в ее глаза, пытаясь прочитать там правду. Она действительно хотела его отъезда? При расставании все находилось в подвешенном состоянии, но ему казалось, что они оба ожидали продолжения. Он — точно ожидал. Он попал в лабиринт, в эмоциональный лабиринт, и пытался нащупать выход. Пытался постичь смысл всего происходящего. Пытался постичь смысл новых чувств, которые испытывал, и непреоборимости желания связать свою жизнь с жизнью Донны.

     Он подошел к ней. Между ними стояли дети.

     — Боюсь, нет. Но у меня были смягчающие вину обстоятельства.

     Что он хочет этим сказать? Она переводила взгляд с лица Фрэнка на лица сыновей.

     — Он сейчас живет здесь, — пришел ей на помощь Стивен.

     Донна почувствовала, как у нее открывается рот.

     — Что?

     — Ага, — не было никаких сомнений в том, что Стивен по крайней мере совершенно счастлив от такого положения вещей. — Он спит в тети Лизиной комнате.

     С закружившейся головой Донна едва добралась до дивана и медленно села. Это уже чересчур. Она прищурилась, а голова продолжала кружиться от невероятности происходящего. Лиза и Фрэнк? Лиза? Мысль о Фрэнке и другой женщине поразила ее ударом кинжала. Она почти чувствовала, как холодная сталь вонзается глубоко в живот.

     Или в сердце.

     Пока ты решалась, мысленно усмехнулась Донна, решать уже стало нечего.

     Но Лиза?

     Донна подняла глаза на Фрэнка. В ее голосе звучала горечь.

     — Быстро же ты перебрался!

     Стивен выболтал прежде, чем Фрэнк успел подготовить Донну к новости. Очевидно, когда рядом дети, ничего не может идти по плану.

     — Это не то, что ты подумала.

     Она в ярости вскочила на ноги. За какую же дуру он ее принимает!

     — Я уехала на три дня, а ты перебрался в комнату моей золовки! Не постеснявшись детей! — Как он мог? Как он мог это сделать при детях? И как могла Лиза? — Что же я должна думать?

     Неужели она ревнует? — думал Фрэнк. Возмущение, залившее ярким румянцем ее щеки, относилось не только к Лизиной чести. Его не задевали обвинения, но вызвавшая их причина льстила.

     Фрэнк ответил возмутительно спокойным голосом:

     — Ты должна думать, что я заботился о твоих сыновьях.

     — Что? — Теперь она уже совсем ничего не понимала. — Где Лиза, в конце концов?

     Прячется, наверное, не смея посмотреть мне в глаза, думала Донна. Но обвинять Лизу она не могла. Могла — и обвиняла — лишь Фрэнка. Вся вина лежит на нем. Вина за все. Если бы он не появился на сцене во всей своей красе, если бы не старался всех очаровать, то ничего бы и не случилось. Она не провела бы три бездарных дня в Сан-Диего, терзаясь безответными вопросами и ничего не почерпнув из лекций, за которые заплатила большие деньги.