Маргарет Уэй - Женские слабости Страница 5

Ну а что в этом плохого? Это случается со многими красивыми и умными девушками. Чаще всего с блондинками. Богатые мужчины женились преимущественно на блондинках. Холт не знал почему. Красота может принимать разные обличия. Но, надо признать, блондинки все же очень хороши…

Он уже опаздывал на десять минут. Пришлось в ускоренном темпе провести деловую встречу.

Ровена, увидев его, помахала ему рукой. Холт начал пробираться между столиками, выхватывая взглядом знакомые лица. Это место было очень популярно.

— Прошу прощения. Опоздал. — Он нагнулся, чтобы поцеловать Ровену в ее бархатную щеку. Ему нравилось в ней абсолютно все. Ее хитрость и ее мудрость. И то, что она, словно опознавательным знаком, всегда пользовалась одними и теми же духами. Роза, смягченная ирисом, мускус и… что там еще? Ваниль?

Аромат был чудесный и сразу напоминал о Ровене. У прекрасной Сони были совсем другие духи — спокойные и нежные, аромат которых был ему незнаком…

— Ну и что тут у нас сегодня? — Сев за столик, он сразу же схватился за меню.

Ровене, как всегда, было приятно видеть его:

— Надеюсь, я не ошиблась в выборе. Я уже сделала для нас заказ, зная, как у тебя мало времени.

— Тебе известны мои вкусы. — Он поднял руку, чтобы заказать вино. Они брали всегда одну бутылку. Вполне достаточно. У него впереди еще работа, а Ровена, бывшая жена дипломата и хозяйка большого дома, хорошо знала свои границы. Не мешало бы, чтобы и Пола тоже знала… Она стала ужасно строптивой после того вечера, утверждая, что «эта Эриксон не только запустила свои когти в Маркуса, но и тебя тоже очаровала». Конечно, он это отрицал. Правда, не слишком горячо…

К превосходному рислингу Ровена заказала запеченные устрицы с белым трюфельным маслом, тасманского лосося со сметанным крабовым соусом и овощи. Он сказал, что пропустит десерт. Ровена на этот раз предпочла остановиться на шоколаде и мандариновом парфе. Она была из тех редких счастливчиков, которые любили поесть, но при этом не прибавляли ни фунта.

— Значит, ты думаешь, что Маркус в нее влюблен?

— Я бы этого не говорил, если бы не думал. Она очень красива. Хорошо говорит. Не дура.

— Но ты не доверяешь ей? — У Ровены были проницательные серые глаза.

— На ней были изумруды Люси! Уж чего-чего, а этого я от Маркуса не ожидал.

— Может, она обещала вернуть их, после ночи?

— Ты думаешь… она осталась еще и на ночь? — Эта мысль заставила его помрачнеть.

— Брось, дорогой! Мы живем в XXI веке. Маркус все еще очень красивый мужчина. Она вполне могла остаться.

— Счастливый сукин сын, — процедил Холт сквозь зубы.

— А ты уверен, что сам не попался? — Наклонившись, Ровена коснулась его руки.

— Я мужчина, Ровена, — сухо сказал он.

— И даже очень. А что там, кстати, у тебя с твоей Полой?

Он провел рукой по лбу:

— Ты прекрасно знаешь, что у нас с Полой никогда не было ничего серьезного. Мы просто друзья. Вот и все.

— Надеюсь. — Ровена облегченно вздохнула. — Но эта ее мамаша! — Она закрыла глаза. — Но хватит о Роландсах. Ничего удивительного, что Джордж все время проводит на работе.

— Мне он нравится.

— Мне тоже. — Ровена улыбнулась. — Настоящий самородок.

— А вот мисс Эриксон не самородок. Аристократка с ног до головы. Холодна, интеллигентна. И не любит Маркуса. Что, собственно, меня и волнует.

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю, — сказал он, отводя глаза в сторону. — Маркусу нужно быть с ней очень осторожным.

— Что бы там ни было, она мне нравится.

— Твое мнение, конечно, очень ценно. Но ты хоть знаешь что-нибудь о ней? Не сомневаюсь, этой мисс найдется что о себе рассказать.

Ровена кивнула:

— Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять это. У нее очень изящная манера вести беседу. На любую тему. На любую. Свободно владеет французским. Я как-то раз случайно по-французски задала ей вопрос об одной композиции, над которой она тогда работала, — смесь бургундских и бледно-розовых лилий. Она ответила мне тоже по-французски. Очень легкий акцент. Даже легче, чем у меня. Единственное, о чем она никогда не говорит, так это о себе. Девушка кажется замкнутой, и в то же время у меня такое чувство, что она ужасно одинока. В ней есть какая-то затаенная грусть, ты этого не заметил?

— Может, это просто часть ее роли женщины-загадки? — Его голос так и сочился сарказмом. — Она неплохо бы смотрелась на сцене.

Ровена отвергла это предположение:

— Нет, она не подделка. Она настоящая.

— Настоящая? Но какая настоящая? Я пытался навести справки. Они ничего дали. Наверное, надо попробовать через Интерпол. — Это была шутка только наполовину.

— Она в Австралии, должно быть, лет пять, не больше, — предположила Ровена.

— Я уже понял, что она тут недавно. У нее небольшой акцент, и явно не французский.

— Венгерский, — кивнула Ровена.

— Венгерский? — Он поставил на стол свой бокал и посмотрел на нее. Ровена и ее муж много лет провели в Европе. — Родина Листа, Бартока, Золтана Кодая, Франца Легара[5]. Я слышал об этих знаменитых сестрах Габор[6] и их не менее знаменитой матери[7]. Ты знаешь, я ни разу не был в Будапеште, но ты и сэр Роланд, кажется, неплохо знали этот город, один из самых, как говорят, красивых городов Европы… Или же ты прямо спросила ее?

— Нет, конечно. — Ровена выпрямилась на стуле. — Но я неплохо разбираюсь и в акцентах. Ее осторожность, осмотрительность, если хочешь, имеют прямое отношение к ее прошлой жизни. Каким-то образом ей удалось выработать у себя эту…

— Маску? — предложил он. — А что скрывается под маской?

Ровена вздохнула:

— В следующую субботу я устраиваю обед. Я пригласила Соню. Ты придешь?

— А Маркус придет?

— Я хотела поговорить сначала с тобой, прежде чем позвонить ему. Он приходит, если ему нравятся люди.

— Ох, Ровена! — вздохнул Холт. — Мой совет — будь очень-очень осторожной. У меня чувство, что у прекрасной Сони есть целая тележка сюрпризов.

— Возможно, — согласилась Ровена. — Но она мне нравится, и я люблю сюрпризы. Так же как и ты.

Через неделю Холт остановился возле дома Маркуса с потрясающим видом на Сиднейскую гавань. Все прошедшие дни ему пришлось принимать участие в многочисленных встречах да к тому же заниматься бумажной работой, которую обычно делал его отец. Роберт Вэйнрайт, приверженец глубочайшей секретности и генеральный директор «Вэйнрайт энтерпрайзес», мало кому доверял, разве что членам своей семьи. Шло время, и он все больше и больше дел передавал своему единственному сыну и наследнику, добавляя дополнительный груз к его основной работе.