Анна Дубчак - Айсберг Страница 7

Девушка вошла в подъезд, поднялась на второй этаж и принялась звонить в дверь Аркашина. Полина подошла следом.

— Подождите, я сейчас открою, — сказала она не своим голосом и впустила гостью в квартиру.

— Боже мой! — воскликнула девушка, входя в прихожую и качая головой. — Боже… Это действительно квартира Ильи Данилыча?

Девушка достала записную книжку и заглянула туда:

— Квартира 42, все совпадает. Так вы — Полина?

— Да, — сухо ответила Полина, совершенно потерявшись под взглядом этого молодого и изящного создания. В своем раздутом, словно из плащ-палатки, пальто, в неуклюжей, сползающей на глаза шапочке да в валенках на два размера больше, она застыдилась своего вида и поспешила раздеться, чтобы появиться перед незнакомкой в красивом и дорогом халате, который Аркашин заставил купить ее неделю назад. «Дура я, что деньги на пальто и шапку взять отказалась, — подумала она тогда, вспоминая свой недавний разговор с мужем. — Дура я, и есть дура».

У нее внезапно закружилась голова, и она сползла на кресло.

…Когда очнулась, девушка уже вовсю хозяйничала. На столе стояли какие-то баночки, пакетики, чашки с чаем.

— Меня зовут Наташа, — сказала гостья, — я дочь Ильи Данилыча.

Через полчаса они сходили вместе на станцию за чемоданами.

— Жалко, что котельная находится в другом конце города, а то нагрянули бы сейчас, вот бы он обрадовался!.. — Полина никак не ожидала, что у Ильи такая взрослая дочь, поэтому, приняв ее в первую минуту за бывшую жену, страшно обрадовалась, что ошиблась, и теперь просто не знала, как себя с ней вести, о чем говорить и как понравиться…

— Может, позвонить ему, чтоб пришел поскорее?

— Если бы… Телефон не работает вот уже почти месяц. Давление скачет, мало ли чего, правильно? Все-таки котельная, а им хоть бы что…

Полина успела уже повнимательнее рассмотреть Наташу и отметила, что та скорее, наверное, похожа на мать, чем на Аркашина: тонкая, высокая, черноглазая, с пухлым, не аркашинским ртом. Говорила Наташа с непонятным акцентом, но все же довольно чисто. Полина не смела задавать ей вопросы, а только слушала, слушала, боясь пропустить хоть слово.

— Папа просто сошел с ума, — говорила спокойным грудным голосом эта девочка, раскладывая перед Полиной на столе пакеты с одеждой и разными другими диковинными вещицами. — Мы с мамой, конечно, пытались его уговорить, вернее отговорить, но все было бесполезно… Большую роль в этой истории, безусловно, сыграл Манжос, теперешний муж мамы, но все равно она никак не ожидала от папы такой реакции, Мы все понимали, что поездка в Москву необходима. Вместе снаряжали его, провожали-плакали… Мы были уверены, что ему вернут гражданство, ведь уже столько лет прошло, да и в Союзе все изменилось… Хотя, если сказать честно, для меня с мамой это было не так важно, а вот для папы — настоящее событие. Все к тому шло: стали уже здесь, на родине, издаваться его книги, критики застрочили хвалебные статьи по поводу его переводов… Словом, о папе наконец вспомнили… Вот, вот, нашла, — она вынула из целлофанового пакета тщательно сложенные тоненькие книжки в твердом переплете, на которых золотыми буквами сияло слово «Айсберг». И тогда Полина вспомнила, где она раньше видела это слово: на корешках книг, которые одно время громоздились на столе Ильи; она еще стирала с них пыль и не понимала, зачем ему так много книг с одним названием.

— …Москва, это понятно, но когда он позвонил маме в Лондон и сказал, что собирается некоторое время пожить в глубинке, в С., к примеру, мы с мамой схватились за голову. Но надо знать папин характер: уж если он чего захочет, это все… как это на русском… вот: железно! Дурь, одним словом… Он мне про вас рассказывал, писал вернее, — вдруг сказала Наташа и посмотрела на Полину, не зная, говорить ли дальше или нет. — Рассказывал, что встретил здесь женщину необыкновенную, настоящую. Он, знаете, как еще сказал: «естественную». И я сразу поняла его, когда увидела вас. Это ничего, что я так откровенно?

— Ничего-ничего, — пробормотала охрипшим от волнения голосом Полина.

— У каждого в доме по-своему заведено, вы же понимаете? Так вот: мама — не его женщина. Я до сих пор не понимаю, как это вообще получилось, что они поженились? Они же совершенно не подходят друг к другу. Как это ни грустно, но мама никогда не воспринимала папу всерьез, такой уж у нее характер. И стихами его не увлекалась, не интересовалась… Маме, как оказалось, деспот нужен, а не муж. Вот Манжос — другое дело. Вот тот и деспот, и гегемон, и садист… Он заставляет маму умываться холодной водой, а она кричит и ругается… Она при нем, как овечка. Вот такой расклад… — Наташа задумалась на мгновение, потом спросила: — А вам, Полина, нравятся его стихи? Только честно?

Полина подняла на нее глаза: что она могла ей ответить? Что Аркашину не повезло и на этот раз? Какие такие стихи? Казалось, что ей снится сон.

— Я не знала, что он пишет стихи, — прошептала, давясь слезами, Полина. — Он мне ничего такого не говорил. Я знала, Наташенька, только одно: что его зовут Илья, что он работает в котельной, что у него есть дочь Натали и что — а это самое главное — я его очень люблю. Все. Я так думаю, что у нас с ним еще все впереди…

— А как же книги? — Наташа подбежала к письменному столу и рассыпала перед Полиной целый ворох книг с золотыми буквами. — Разве эти книги вам ни о чем не говорили? «Айсберг»! Разве вы не знаете, что означает это слово на обложке?

— Почему же, знаю, — оживилась Полина. — Это огромная ледяная гора, верхушку которой видать, а что там, внизу, под толщей воды, — никому неизвестно. Вот Илья — это точно айсберг.

— Айсберг, — вздохнула разочарованно Наташа, — его псевдоним.

Это слово Полина понимала.

— Илья Айсберг. Вы что же, телевизор не смотрите? Радио не слушаете?

— Да так, программу «Время», вернее, ту, что вместо нее, да фильмы… А по радио — музыку.

— Наверно, он вам хотел сюрприз сделать, честное слово… Я не понимаю, не понимаю, почему он молчал…

— А я понимаю, — сказала Полина. — Все очень просто: он же понимал, что это все не для меня, я же в стихах ничего не понимаю… Мы же с ним просто, по-человечески, понравились друг другу… А может, ему просто одиноко было? Я не знаю, я не в обиде… — Она неожиданно рассмеялась. — Знаете, соседка моя думает, что он преступник международного класса… Раз лимоны на базаре покупает да продукты на рынке, а сам в котельной работает, значит, преступник.

— Вот этого-то я и боялась больше всего. Я знала, что он хоть дворником устроится, а все равно будет отличаться от остальных… Хорошо хоть за валюту не беспокоят…