Песнь Серебряного моря - Надежда Черпинская Страница 11

Дарген Литей, как истинный рыцарь и официальной сопровождающий её величества, старался вести себя подобающим образом и сохранять серьёзность. Но всё вокруг вызывало в душе его такое сильное чувство восхищения, что лицо против воли светилось щенячьим восторгом. Отчего, как думал принц, приобретало несколько глуповатое выражение.

Литей никогда не видел ничего похожего на эльфийский город, на цветы, сияющие фонарями, на золотые и серебряные деревья…

Рядом со своей королевой, царственной, спокойной и прекрасной, он ощущал себя наивным мальчишкой. Особенно под взглядами эльфов – таинственными, туманными взглядами, где, вопреки слухам, не было места презрению, высокомерию и страху, лишь теплота, и свет, и мудрость.

Отчего-то вспомнилось, как в детстве, мечтая стать настоящим воином, Литей прокрадывался в зал, где собирались взрослые: король Киралейн, князь Лиарин, Лонгир, и рыцари, и гости короля, а иногда и весёлый балагур – заезжий рыцарь Джастин из Дримана. Они говорили о чём-то своём, а он сидел где-нибудь в уголке, жадно ловил каждое слово, каждую шутку, каждый звук. Они не бранили его, не гнали прочь, а лишь улыбались умилённо и чуть насмешливо, да иногда, взъерошив непокорный чёрный шёлк волос, спрашивали: «Ну что, Орлёнок, ещё не расправил свои крылья?» И добавляли по-взрослому снисходительно: «Славный мальчик! И воин из тебя вырастет славный».

И тогда Литей понимал, что они и есть настоящие воины, правители, герои, а он лишь малыш, украдкой вторгшийся в их взрослый мир.

Вот и сейчас под внимательными и дружелюбными взглядами эльфов, он меж тем чувствовал себя ребёнком, без приглашения явившимся в запретный мир.

Белый Дворец возник внезапно и поразил окончательно уже и без того взволнованное сердце Даргена. Он сиял в полумраке вечера, как далёкая звезда, как луна в небе. Взметнулись ввысь хрупкие дивные шпили, подобные изрезанному солнцем кристаллу льда.

Магия! Так сказала госпожа Мара – магия мира создаёт всё необходимое эльфам. Да, иначе и быть не могло. Только с помощью волшебства, но не рук человеческих, можно было возвести столь изящное, ажурное, почти нереальное сооружение.

Там, на площадке у Белого Дворца, тоже стояли в ожидании эльфы.

Литей узнал его сразу…

Наверное, он когда-то видел его, когда-то, в далёком детстве. Но оно прошло бесследно, забылось, как старый сон. Если уж Литей не помнил даже своих родителей, как мог он вспомнить Элтлантис и князя эльфов. Нет, конечно, он не помнил и не знал, как должен выглядеть правитель эльфов. И всё же он сразу узнал его, мгновенно выделил среди других, столь же лучезарных, высоких и вечно юных. И от него вдруг повеяло чем-то знакомым, родным…

Он был выше других – Великий князь Эктавиан. Белокурая голова возвышалась над остальными, светлые волосы были собраны в хвост, и серебряный обруч держал их в повиновении. Длинные волосы – дань эльфийской традиции и моде.

Литей рассматривал причудливые одежды: серый плащ, переливчатый и мерцающий, как волшебные туманы Элтлантиса, всё остальное – белоснежное, как шкура Аланы.

И глаза – вот что поражало больше всего! – серые, сияющие, как звёзды, заглядывающие прямо в душу, такие странные глаза… В них была мудрость, неземная мудрость, мудрость времён, небес, земли – мудрость старца, которая никак не вязалась с юным прекрасным лицом. А ещё печаль, холодная печаль, которую Литей никогда не видел в глазах знакомых ему эльфов – короля, князя Лиарина или королевы Мары.

Фангир, шествовавший впереди гостей, изящно скользнул в сторону. И лошади остановились как вкопанные, а потом, к великому удивлению Литея, трижды кивнули белоснежными головами, словно приветствуя владыку эльфов.

Королева ловко спрыгнула на землю, следом за ней спустился Литей. Он не посмел в данной ситуации предложить королеве руку или помочь, ведь, так или иначе, это была встреча двух правителей, а политика – штука тонкая. Королева приблизилась, и эльфийский князь шагнул ей навстречу.

Два силуэта в серебристо-серых плащах, мерцающие в вечернем сумраке леса. Лица их были серьёзны.

– Кларизанно, Тланти Эктавиан! Кендо фли тия Ринай Киралейн, эко Риа Мара Джалина Вильсения, Книзо Лиарин. Алгиардо Лейндейл айнделло Элтлантис.[1]

Проявляя уважение к хозяевам этой земли, королева приветствовала владыку по-эльфийски.

И тогда заговорил князь. Лицо его по-прежнему оставалось беспристрастным.

Чтя традицию, он говорил на языке Лейндейла – языке людей:

– С добрыми словами и добрым сердцем ты вошла в мои земли, королева Мара. Я и мой народ приветствуем тебя и шлём ответный поклон королю и князю Лиарину. Да будет благоволение Элтлантиса навсегда с тобой и твоей землёй!

Ещё минуту правители глядели друг на друга серьёзно и даже несколько высокомерно. Потом вдруг неожиданно рассмеялись легко, радостно, чисто.

Литей шагнул ближе, решив, что теперь его очередь приветствовать владыку эльфов. Но о нём пока никто не вспоминал. Потому что великий и гордый эльфийский правитель совсем по-простому, даже несколько фамильярно, заключил у всех на виду в свои объятья высокую гостью из Лейндейла. А та и не думала возражать, лишь рассмеялась ещё громче.

И Литей подумал, что давно она не смеялась так искренне и беззаботно.

– Клари, Эрсель! – с улыбкой молвил эльфийский князь.

– Рада тебя видеть, Экти! – отвечала Мара. – Ну-ка полегче! Моё плечо нуждается в штопке.

Эктавиан сразу помрачнел:

– Я вижу. Что произошло?

– Не стоит беспокоиться, – отмахнулась королева Мара, – случайная стрела… Я думаю, твои руки излечат меня без особого труда. Так что не стоит даже говорить об этом!

– Нет уж, стоит! – гневный голос владыки эльфов зазвучал громче. – Ничто не бывает случайным. Стрела свою цель всегда знает. И я знаю, что было её целью…

Он коснулся зелёного камня на груди Мары.

– Вот это, – добавил он. – Вот её цель.

Неприятное чувство всколыхнулось внутри у Литея, у самого сердца – слишком уж много позволял себе этот эльфийский князь. Литей боготворил свою королеву. Все её почитали, и не позволяли себе таких вольностей.

А этот… Он был чужим – этот эльф. Пусть высокорождённым и великим, но чужим.

Как смел он так запросто говорить королеве Маре – «ты», и обнимать её у всех на виду, словно он её муж или друг.

Литей поджал губы, чувствуя нарастающий гнев.

– Ты придаёшь этому слишком большое значение, – спокойно молвила Мара Джалина.

– Это ты относишься к произошедшему слишком легкомысленно… – не отступал Эктавиан, рука его по-прежнему лежала на камне Мары.