Софья Прокофьева - Кольцо призрака Страница 14

Щека матери была прохладной и вялой. Вера Константиновна отстранилась, как показалось Анне, даже отчужденно.

«Плевать, – подумала Анна. – Все равно не угодишь, вечно она недовольна».

Мать в этом году жила как-то нехозяйственно, неуютно. Мало топила, на даче было сыро. Перед террасой на одноногом, вкопанном в землю столе стоял засохший букет в пол-литровой банке, и только на дне немного мутной жижи.

– Что ты Славку так остригла? Прямо сирота казанская! – не сдержалась Анна.

– Я попросила чуть покороче. А девушка попалась такая грубая, – голос Веры Константиновны дрогнул.

«Ладно, у мальчишек волосы быстро растут, – легко подумала Анна. – Вернутся с моря, тогда и покажу его Андрюше».

Анна и не заметила, как втянулась в это двойное зрение: Андрюша увидит, ему понравится, он это любит…

Утром она забежала в «Детский мир», купила оранжевый вездеход, дорогой, на батарейках. Продавщица, совсем девочка, была беременна. Непомерно выпирающим животом она придавила плюшевого мишку, лежавшего на прилавке. Ее милое круглое лицо казалось усталым, над серыми губами коричневые пятна. Она равнодушно завязала коробку, Анна и не подумала проверить, как работает вездеход. А теперь не могла его включить. Огоньки не зажигались. Вездеход стоял посреди стола ярко-оранжевый, сверкающий и неподвижный.

– Плохой вездеход, – сказал Славка и горестно разревелся. Вера Константиновна ухватила Славку за руку и быстро увела в соседнюю комнату.

Анна услышала ее тихий утешающий голос:

– Завтра папа приедет. Папа починит. У нас тут только хорошие мальчики живут. А то и бабуля заплачет.

«Как с младенцем, ему же не три года, – с досадой подумала Анна. – Да пусть как хотят. А вечером… Андрюша…»

Анна даже зажмурилась. И мать, и Славка показались ей плоскими, маленькими, словно она смотрела на них откуда-то сверху, с высокого моста. Она чувствовала, что хочет только одного: скорей, немедленно, первой же электричкой уехать в Москву к Андрюше.

Голоса в соседней комнате, не расплетаясь, слились вместе.

– Бабуля, а то стеклышко, помнишь, стеклышко, оно у мамы? – Дыхание Славки еще вздрагивало и вскидывало слова кверху.

– Стеклышко в Москве, Славочка. Мы попросим мамочку. Привезет стеклышко Славочке…

Вдруг сквозь рассохшийся пол потянуло земляной сосущей сыростью, померещились Анне насмешливый писк, скрип, мелкая возня.

На все матери наплевать: мыши, грязь, вон хлеб заплесневел.

Но тут луч солнца, раздвинув одичавшую сирень, нашел на руке Анны синее кольцо. Угнездившись в его сердцевине, глазастый луч рассыпался, брызнул.

В Анну словно вселился бес движения и нетерпеливой радости. Она вбежала в комнату, отжала ладонями мокрые Славкины щеки, притиснула к себе такое родное, еще зависящее от нее тельце. Налила воды в старенькую ванну, попробовала локтем – горячо. Плеснула холодной. Поставила Славку в ванну, стянула с него майку. Славка вдруг крепко вцепился в трусики, не давая их снять. Анну поразил его посуровевший, исподлобья взгляд, вдруг проснувшаяся стыдливость.

«Отвык от меня», – мельком подумала Анна.

Она властно дернула трусики вниз. Резинка натянулась, маленькая рука покорно разжалась.

– Коленки щиплет! – визжал Славка, и она целовала его щеки, затылок, чувствуя во рту вкус мыла. Ситцевый халат спереди намок и лип к ногам. А Славка уже смеялся и стоял голенький, крепко зажмурившись, и Анна сливала ему воду на голову и на плечи. И торт она разрезала быстро и ловко на ровные куски. Славка, заразившись ее весельем, визжал и вертелся на стуле, Анна слизнула нашлепку крема с его носа. Выпав из их радостного движения, Вера Константиновна ушла в морщинистые тени, которых было что-то уж слишком много сегодня в этой комнате.

Славка, тоненько попискивая, старательно смеялся и глядел на нее, не спуская глаз. Анне не очень-то нравился его смех, который вот-вот, она чувствовала, мог сорваться в слезы. Славка был что-то уж слишком послушный. И торт глотал кусками, просто давился. Все скорей и скорей. Они вместе дули на блюдечко с чаем, а чай все не стыл. И вдруг Анна поняла, что Славка подыгрывает ей и понимает больше, чем следовало бы, чем ей хотелось. Этот следящий за ней, выпытывающий взгляд. И прыгающий, быстрый смех тоже был нехорош.

– Мы тебе с бабулей звонили со станции, а тебя все нет, – негромко сказал Славка, и все тот же пристальный взгляд подрезал ее торопливую болтовню.

– А… это я у тети Мариши ночевала. Ну да, – легко соврала Анна. Скользкие слова сами соскакивали с языка, будто не она, а кто-то другой, поселившийся в ней, веселый и ловкий, говорил за нее. – Ой, мне уже ехать пора. Завтра у нас отчет. У мамочки твоей бумажек во-от сколько!

– Как? – вдруг звонко сказала Вера Константиновна и выпрямила узкую спину. – Как? Я же тебя предупреждала. Заранее. Мне сегодня просто необходимо быть в городе.

– Необходимо? – протянула Анна, смутно, туманно вспоминая что-то пустяковое, необязательное. – Ну да.

– Все соберутся, – с торопливым жаром проговорила мать. – Шейка бедра. Я имею в виду Катю, бедняжку. Сегодня, наконец, принесут анкеты. Она же прикована, а я так мало помню.

Но на этом пути Анну нельзя было остановить, здесь она обретала скорость и не свойственную ей несговорчивость.

– Ну, мама, ну, я не могу. Мне с утра на работу.

– Как? Извини. Ты по средам всегда во вторую смену.

– Меня попросили. Подменить. Я обещала… – È, поймав обвиняющий горчичный взгляд матери, сказала с раздражением: – Ну всегда виновата, что бы ни делала. Сколько ни старайся.

И тут неловким, резким движением, порожденным досадой на себя, на причиненную боль, Анна нечаянно задела рукой старую розовую чашку, стоявшую на тумбочке. Тонкая чашка упала и, негромко звякнув, разбилась.

– Ах! – театрально, как показалось Анне, вскрикнула мать. – Это же дедушкина!

«Ну, поехало», – обреченно подумала Анна.

– Даже фотографии нет… – голос матери оборвался. – У Кати, бедняжки, целый альбом. У племянника в Воронеже. Спрятали. А у нас, ты же знаешь, мы все сожгли. Только чашка, больше ничего не осталось. От дедушки…

– Так ты что, чашку собиралась отнести им в музей? – не выдержала Анна и тут же пожалела о сказанном. Мать вскинула на нее оросившиеся слезами глаза, по-рыбьи открыла и закрыла рот.

– Бабуля, а вот еще блюдечко, блюдечко есть, – Славка всем телом худенько прижался к Анне, вцепился в фартук Веры Константиновны, стараясь подтянуть ее поближе. Но мать вздрогнула плечами, отвернулась и заплакала.

– Блюдечко… от дедушки… – бессмысленно повторила она. – От дедушки. Блюдечко…

– Бабуля! – перехватив ее слезы, вскрикнул Славка и рванулся к ней. – Да бабуля же!