Дылда Доминга - Erratum-2 Страница 14

— Так что же тогда? Упрячешь ее в светлую тюрьму? Вновь посадишь в кокон?

— Нет, — Синглаф покачал головой. — Марк проводит ее на вторые небеса.

— Вторые небеса, — эхом отозвался Уриэль. — Конечно.

— Что ты понимаешь? — вскипел Синглаф. — Кто-то из твоих ангелов вонзал тебе меч в спину?

— Нет, — ответил Уриэль, — но и тебе она не вонзала. Я видел, как она проткнула свою грудь, чтобы спасти нас от невозможного выбора. — С горечью закончил он.

— Ты видел это? — не сдержался Синглаф, и в глазах его сверкнуло что-то невысказанное.

— Да, видел, — Уриэль опустил голову, словно разом постарев на несколько лет.

— Как это было?

— Как жертва. Тебе должен быть известен смысл этого слова лучше, чем мне. — Глухо проговорил он и развернулся на выход.

— Того человека больше нет, — произнес ему вслед Синглаф. — Ей дали новую жизнь. Все, что случилось с ней теперь, не имеет отношения к прошлому.

— Это ты так думаешь, — после этих слов двери за Уриэлем затворились.

11

— Они все счастливы? — Лили наблюдала за прогуливающимися и беседующими людьми в легких одеждах, и они ей казались одинаково безликими и совершенными.

— Это рай, — улыбнулась Леония. — Ты привыкнешь.

— Я понимаю, как тебе, — заговорщически подмигнув, продолжила она. — Я видела того мрачного человека, что тебя привел. Но у нас здесь все намного лучше, — она сделала ударение на слове «намного» и радушно улыбнулась Лили.

Леония была милой девушкой, но Лили ощущала себя чужой. Вторые небеса оказались пристанищем чистых душ, и прекрасные сады с благоухающими кустами дополняли непонятную Лили картину. Ни крылатых братьев с их трудами и монастырским укладом жизни, ни мечей и вечных сражений, как у света божия, и что самое страшное — огромная непреодолимая стена, отделяющая вторые небеса от остального мира. И все эти смеющиеся счастливые люди ликовали приходу каждого вновь прибывшего. Его или ее едва не носили на руках, поздравляли и умилялись, словно попасть за эти стены было величайшей победой.

А Лили хотела вниз. Прочь от этих стен, от сияния и райских кущей, во мрак боли и неразделенной тоски, чтобы подарить немного света, успокоить тревогу, утешить. В мир, где любая улыбка стоила тысяч здешних, любой проблеск — целого дня сверкающих облаков.

— Ты снова грустишь, — всплеснула руками Леония. — Смотри, а то придется тебя выселить за стены, — пошутила она, весело рассмеявшись. Только Лили шутка не показалась смешной — она наоборот едва не ухватилась за нее, как за надежду.

— А как попадают в город? — спросила она у Леонии. — Покажи мне врата.

— Не-ет, — протянула Леония. — Марк сказал, что ты не в себе, так что тебе нельзя к вратам.

— Но как попадают все эти люди? — Лили на самом деле не понимала, глядя на прогуливающихся и слыша тихий шелест их голосов.

— Через врата, все верно, — кивнула Леония. — Но их пропускают апостолы. Они сами были людьми и вправе решать, кто достоин, а кто — нет.

— И что же с теми, кто не достоин?

— Отправляются на первые небеса, — улыбнулась Леония, — размышлять и расти над собой.

— А те, кто совсем недостоин?

Глаза Леонии округлились, а затем она, наконец, поняла.

— О, — неловко вымолвила она. — Эти к нам не попадают вовсе. Они сразу отправляются вниз.

— Значит, те, кто в первом — не так уж плохи?

— Нет, они просто пока не достойны.

Лили ничего не могла с собой поделать, но ее лицо едва не дрогнуло от приторной слащавости рассуждений Леонии. И тем более она не могла понять, как кто-либо, будь он даже избранным, в праве решать, кто достоин, а кто нет. В ней пробуждался дух бунтаря. И все эти розовые кусты не внушали ей ни малейшей доли умиротворения, а взывали к буре.

— Какова моя роль? — без обиняков спросила она Леонию.

— О, вы так прямолинейны на седьмых, — улыбнулась девушка. — Создавать благость вокруг прибывших душ.

— Благость? — Лили встала на дорожке, как вкопанная. — Но ведь они и так все счастливы, — обвела она рукой шествующие группки людей.

— Вновь прибывших какое-то время еще отягощают воспоминания и отголоски прошлого, — пояснила Леония.

Но Лили ее уже не слушала. Где-то там, в одном из ее любимых мест, на земле, в переходе стоит высохшая старушка с протянутой рукой, и в один из дней, если всевышний не будет к ней милостив, и ей не подадут достаточно, ей не хватит на пропитание и на лекарства. Мать, едущая в метро с похорон своего ребенка, девушка с разбитым сердцем, прижимающая пылающий лоб к холодному окну автобуса, десятки детских глаз, мечтающих о том, чтобы вон та тетя оказалась их мамой, мужчина в расцвете лет, не вставший после операции и осознающий, что всю оставшуюся жизнь вынужден будет провести сидя… Вот кому нужна была благость, свет, утешение. А не блуждающим среди клумб радостным существам. Лили хотелось кричать: громко, безудержно, яростно. Кричать, пока они не выкинут ее за свои прекрасные стены. Прекрасные? Такие ли уж прекрасные? Лили тяжело посмотрела на Леонию.

— Познакомь меня с апостолами. — Ее слова прозвучали скорее как приказ, чем как просьба.

Леония окинула ее взглядом и поняла, что Лили не отступит.

— Там сейчас один. — Сдавшись, ответила она и кивнула, указывая направо по усыпанной белыми камушками дорожке.

Из зарослей винограда проглядывала белая мраморная резьба. Кое-где из стен выступали колонны, полуутопленные в сами стены, и через большие промежутки располагались башни. Самым темным оттенком всего представшего глазам Лили великолепия был оттенок слоновой кости. Врата подымались вверх, теряясь в голубизне неба, их массивные створки были плотно закрыты, и лишь внизу у самого основания, виднелась крохотная дверка.

Леония улыбнулась, наблюдая за тем, как Лили заворожено рассматривает их гордость.

— Нравятся? — спросила она, заранее зная ответ.

Все это действительно впечатляло. Загадкой оставалось лишь то, почему вокруг так светло, но нет источника этого света, словно он равномерно льется со всех сторон. Словно все вокруг излучало тонкие частички сияния. И потому ни колонны, ни башни, ни сами врата не отбрасывали ни одной тени, и облепивший стены виноград, освещай его солнце, а в особенности закатные лучи, выглядел бы совсем иначе, рельефней. Лили вспомнила, какие длинные тени вечером отбрасывали деревья на ее любимой земле, как менялись цвета домов в угасающем свете, как небо наполнялось лиловыми, синими и пурпурными оттенками, а затем превращалось в темную ткань. Здесь никогда так не будет. Врата всегда останутся такими, какими она их увидела, и виноград не питала сочная влажная почва сквозь узловатые корни, а только лишь свет.