Что предназначено тебе… Книга вторая - Нэйса Соот'Хэссе Страница 15

— Это значит, что ты просто переметнулся в другой стан.

— С нашими… — протянул Стефано, — Джелмини, так говоришь, как будто ты сам — коп.

— Заткнись! — прошептал Лука.

Стефано насмешливо смотрел на него.

— Ты просто чёртова дрянь, Джелмини. Ты не крот, ты крыса, которая продаёт копам своих.

— Будто ты не продал своих!

Стефано замолк. Кровь отхлынула от его лица, и он необыкновенно ясно понял, что Джелмини прав. Он предал всё, во что верил много лет.

Там, на планете, легко было поверить, что Доминико просто его любовник. Но здесь… Стефано пока не получал приказа кого бы то ни было убить. Возможно, Доминико и вовсе собирался скрывать подобные приказы от него. Но Доминико был убийцей — даже если сам не держал при этом пистолет. В этом и состояло обманчивое обаяние мафии — ты видел перед собой порядочного человека в дорогом костюме, но не кровь, скопившуюся на его руках.

— Я сказал, что говорил с нашими, — продолжал тем временем Джелмини, — они готовы позволить тебе вернуться назад.

— Как это понимать? — Стефано надломил бровь. — Я вне закона, Джелмини. Этого не изменить.

— Всё можно переиграть. Тебе нужно только помочь нам.

— В чём?

— Информация.

Стефано облизнул губы.

— Они хотят, чтобы я сдал Доминико, да?

Джелмини молчал.

— Но зачем им я? Ты много лет наблюдаешь за домом Таскони, разве нет?

— Таков их план, — Джелмини пожал плечами. — Решай, хочешь ты вернуться в полицию или нет.

Стефано молчал.

— Всё готово, — за спиной хлопнула дверь, и Стефано вздрогнул.

— Идём, — Джелмини подтолкнул его к выходу.

Обряд посвящения проходил в помещении, расположенном на территории, находящейся в сфере интересов семьи Таскони.

Стефано выслушал ритуальную речь, которую произнёс Лука Джелмини, в то время как в паре шагов от них два других члена почтенной семьи ожидали её завершения с понятным для свидетелей столь торжественного события уважением. Церемония до мельчайших нюансов повторяла ритуалы инициации, которые в свое время создали члены секты Блаженного Паоли — те, кто под покровом ночи в черных плащах, скрывшись под капюшоном, выбирались из катакомб и вершили суд во имя бедных и обездоленных. Те, чьими потомками считали себя «люди чести» со времён Старой Земли.

Лука начал свою речь с обличения социальной несправедливости. Затем перешёл к проповеди в защиту вдов, сирот и семьи. Потом в неё добавились слова о метафизической «силе», которой было достаточно для того, чтобы покончить с несправедливостью царившей в Содружестве.

— Эта «сила», — он говорил, — ставит перед собой цель защитить слабых и уничтожить несправедливость.

— Готов ли ты, Стефано Бинзотти, перед лицом творящегося беззакония присоединиться к этой «силе»? — спросил наконец он.

Стефано для борьбы с беззаконием был готов на многое. И хотя сюда его привели совсем другие побуждения, решительно произнёс:

— Да.

Лука попросил свидетелей уколоть указательный палец на левой руке Стефано. Один из наблюдателей приблизился к Стефано с иголочкой дикого апельсина в руках. Из пальца брызнула кровь, и капля упала на старинный образок, который всё это время Стефано должен был держать перед собой. Кто изображён на иконе, Стефано не знал — очевидно, изображение было такое же, как до того, когда человечество пришло к просветлению Ветров.

Образок подожгли. Стефано стоял и держал его в руках, хотя пальцы начинало жечь. Когда жар стал нестерпимым, он перекинул его в другую руку, а потом назад — так, пока образок не догорел до конца.

— Повторяй за мной, — приказал Лука, и следом за ним Стефано произнёс:

— Да сгорит моя плоть, как сгорает тот священный образ, если я нарушу мою клятву.

Это был корсиканский вариант десяти заповедей.

Лука Джелмини подошёл и запечатлел на губах Стефано ритуальный поцелуй. И только тогда «сила» обрела имя — Ндрангета.

В это же время Доминико вышел из своей машины возле офиса центрального банка Манахаты. Едва он успел ступить на мостовую, неизвестные пичотти скрутили ему руки, затащили в стоявший рядом автомобиль. Когда Доминико вытолкали наружу, он обнаружил, что стоит на самом краю посадочной площади, и в десятке метров от него колыхаются разноцветные спирали Ветров.

Доминико вытащили из машины, и пока двое пичотти в чёрных костюмах держали его вывернутые руки, а третий удерживал самого Доминико в прицеле пистолета, ещё двое принялись методично его избивать. Один из пичотти дважды пырнул Доминико ножом. И только когда Доминико потерял сознание, его швырнули в скважину, где из металлической плоскости станции вырывались скрещенные потоки Ветров.

Доминико пришёл в себя в невесомости, но как ни старался, шевельнуться не мог. Всё тело пульсировало болью — сильнее всего болел вспоротый живот.

С невероятным трудом ему удалось подгрести к поверхности станции и, подтянувшись, выбраться на берег.

Он снова потерял сознание и больше уже не приходил в себя.

Сколько он пролежал так в беспамятстве, стало ясно уже потом — около шести часов. Его обнаружили рабочие, пришедшие драить пол. Доминико доставили в госпиталь, где он провёл неподвижно следующие несколько дней.

7

О случившемся Стефано узнал только на следующее утро после того, как Доминико привезли в больницу — и его невольно кольнуло разочарование. Он надеялся, что Доминико в случае чего в первую очередь вспомнит о нём.

Удивляясь собственным претензиям и тому, как изменилось его отношение к корсиканцу за последние несколько месяцев, Стефано в числе трёх других телохранителей отправился в госпиталь. По мере того, как платформа приближалась к больнице, беспокойство овладевало им всё сильнее. Двое охранников, с которыми он не был знаком, вполголоса переговаривались о том, что произошло.

— Два раза пырнули ножом, — говорил один.

— Santa Venti, — другой осенял себя спиралью Ветров.

Стефано только стискивал зубы и молчал. Густав, сидевший рядом с ним, оставался мрачен, как всегда, так что Стефано при всём желании не смог бы понять, что творится у него в голове.

К тому времени, когда он добрался до приёмного покоя, его уже трясло — но дверь палаты была закрыта, и оттуда лишь раздавались едва слышные голоса.

— Может, тебе укрыться в тюрьме? — говорил Тициано.

Стефано не нравился этот плотный невысокий мужчина с курчавыми волосами. Впрочем, ему не нравились все — кроме, разве что, Густава и Кассандры, которая стояла тут же у широкого окна, обращённого на город,