Марина Суржевская - Риверстейн Страница 17

Я бочком втиснулась в коридор, схватила за рукав пробегающую мимо Поладу.

— Что случилось?

— За Рогнедой утопленница Златоцвета пришла, — жутким шепотом поведала Полада, раз за разом осенняя себя молитвенным полусолнцем, — меня за ареем Аристархом послали, чтобы он духа неупокоенного изгнал и нас всех, грешных, защитил! Ой, что ж делается, Ветряна, это что же делается! Ведь среди бела дня утопленники ходить стали! К живым в гости наведываться!

— Подожди, не кричи, — я поморщилась, — разыграл кто-то Рогнеду, видимо. Какая утопленница, совсем девчонки с ума посходили!

— Так правда! Сама Златоцвета и явилась, как из пруда в тот день вытащенная! в том же платье и венком в волосах! Как живехонькая, только лицо-то рыбы и раки съели! возле ученической подошла к Рогнеде, уставилась своими пустыми глазницами и руки к ней тянет, словно обнять хочет. Та сначала без чувств упала, конечно, а как в себя пришла- в крик.

— А сейчас Рогнеда где?

— Да там же и лежит, возле ученической! что ж это твориться, Ветряна, то гниль, то утопленницы! — и Полада сорвалась с места, почти неприлично задирая для бега юбки.

Я в задумчивости пошла к ученической.

Рогнеда у нас девушка практичная и не глупая, лучшая ученица и любимица наставников. Ни в каких авантюрах и шалостях участия не принимала, демонстративно фыркала на наши проказы и отчаянно рассчитывала после выпуска попасть с хорошими рекомендациями в Старовер.

Оттого тем более удивительно, что она не постеснялась поднять такой крик и вой, а это нашим попечителям ох как не понравится. Да еще и рассказать, что к ней, не много, ни мало явилась с того света утопленница Златоцвета! Неужели, Рогнеда так испугалась чьего-то розыгрыша, что не подумала о своей репутации? Не побоялась гнева наставников?

Да и кто мог ее так разыграть?

Возле ученической толпилась кучка возбужденных послушниц. Рогнеда, бледная, с остекленевшими глазами, в которых явственно плескался ужас, сидела, привалившись к стене.

Я протиснулась к ней, заглянула в лицо.

— Неда, — позвала я ее детским прозвищем, — Неда… что случилось? Ты меня слышишь?

Рогнеда очнулась, словно из-под воды вынырнула, схватила меня за руку и больно стиснула ладонь.

— Это была она, она!!! Златоцвета! Стояла тут, в платье белом, на лице склизкие ошметки, и с волос вода капает… а изо рта… изо рта пиявки лезут!!!

Послушницы дружно взвизгнули и в страхе осмотрелись.

— А чего она хотела, — спросила я, покосившись на свою руку. Рогнеда стискивала ее так, словно хотела сломать.

— Брошку, — всхлипнула несчастная Рогнеда, — брошку, которая у меня осталось, когда она утопла. Ну не выкидывать же мне ее было! Я же не знала тогда, что она в том пруду преставится! А она тут стоит и, говорит, брошку отдай! На платье приколоть хочу! А зачем ей брошка, утопленнице-то!!!

Конец фразы девушка прохрипела, безумно вращая глазами и, кажется, собираясь снова упасть в обморок.

— Вот жуть-то, — выдохнул кто-то за моим плечом. В конце коридора застучали ботинки и послышался гундосый глас Аристарха, вещающего про греховниц и кару, которую мы все заслужили.

Я поспешила выдернуть ладонь из тисков и убраться подальше от душеспасительных проповедей. Рогнеда осталась тихо подвывать на каменном полу.

В каморке травницы, куда я заглянула, тихо спала на кушетке Ксеня, Данины не было. Я сняла пыльное черное платье и быстро ополоснулась над кадушкой с холодной водой. На ногах засохли кровавые поддеки, но когда я их смыла, никаких ран не обнаружилось. Бледная кожа была совершенно целой. Я воровато оглянулась на дверь, задвинула щеколду, и быстро рассмотрела себя. Так и есть: ни ран, ни ссадин, ни синяков. Даже шрамы все пропали! А уж их-то у меня было предостаточно, наставники не слишком берегли наши шкуры! Кажется, никогда в жизни я не была такой здоровой!

Жаль, что в приюте запрещены зеркала, первый раз в жизни мне захотелось внимательно себя рассмотреть.

Я торопливо вытерлась холстиной и натянула на чуть влажное тело свое ученическое платье. Наскоро переплела косу. Надо же, даже волосы, раньше жесткие и сухие, стали мягкими и гладкими! Подруга за время моего купания так и не проснулась, только перевернулась на другой бок. Я подбросил дров в остывающий камин и задумалась.

Колечко снова было на моем пальце. Золотистая змейка с явно различимой треугольной головой и зелеными камушками- глазками, по всей спирали плотно покрытая символами, как чешуйками. Сейчас она совсем не походила на ту тусклую железку, которой была до того как я надела ее на палец. До того, как она меня укусила.

Я поднесла палец к глазам. Так и есть, два маленьких прокола, как от иголки, с застывшей в ранке капелькой крови. Единственные ранки, оставшиеся на моем теле. Значит, ничего мне не привиделось. И хуже всего то, что кольцо не снималось. Что я только не делала: стояла, с задранной вверх рукой, терла золой, нещадно тянула, чуть не оторвав себе палец, — без толку. Золотистая змейка не жала, но и слезать с пальца категорически отказывалась, сидела, как вшитая!

В итоге я плюнула, замотала палец тряпицей, чтобы скрыть от любопытных глаз и отправилась обедать.

В трапезной царило взбудораженное возбуждение. В жизни приютских не так часто случается что-то интересное, и произошедшее с Рогнедой обсуждалось смачно, с придыханием и испуганными вскриками. Даже выступление Божены, запретившей это обсуждать и списавшей все на «переутомление от излишнего рвения на ниве учебы и благочестия» не возымело должного действия. Да и сама Божена, непривычно растерянная и вздрагивающая, еще больше распалила наши страхи и домыслы.

Я взяла у дневальщицы миску с грибной похлебкой и присела за дальним столом. Послушницы меня сторонились, приглядывались с опаской. Вроде бы и сказано всем, что нет никакой гнили, а все равно страшно. Да и я свою компанию я никому не навязывала, сидела тихонько в уголке и хлебала жидкий суп, заедая сухарем.

За соседним столом расположились младшие девочки, лет по десять — двенадцать. Они сидели, как и я, обособленно и шептались, склонив головы. Я поневоле прислушалась.

— Надо сказать, — говорила курносая заплаканная девчушка, — надо сказать мистрис Божене.

— Глупая, нельзя никому говорить! — жарко возражала другая, испуганно озираясь, — ты же слышала, что сказала мистрис, этой выпускнице все почудилось! И если мы расскажем, нас назовут лгуньями! А ты помнишь, как наказывают врушек? Хочешь, чтобы нас опять посадили в подвал, к крысам?

— Ой, нет! — курносая захлюпала носом, перепугавшись. Но ведь нам не показалось, Рокси! Мы ведь с ней разговаривали! И даже два раза! Ничего нам не привиделось!