Софья Прокофьева - Кольцо призрака Страница 19

Анна огляделась, и комната показалась ей чужой и незнакомой, что-то в ней неприметно изменилось. Дух чужой жизни, чужих развлечений витал в воздухе. Вот угол занавески почему-то сорвался с колечек и повис. За трубчатыми складками угадывалась чья-то фигура, занавеска облепила круглое веселое плечо. Анна как бы мимоходом ощупала занавеску, но пустота за ней показалась коварной, будто кто-то успел ловко перепрятаться.

«Все запустила, лето, окна настежь, с улицы несет. Пылища, – с досадой подумала Анна. – А вот еще трещина наискосок через всю стену».

Тут она увидела, кто-то, забавляясь, провел пальцем по бюро, стирая сиренево-серый налет. «Пыль», – прочитала Анна. Так… Шутка или намек на нерадивость хозяйки? А палец был тоненький. Сверкнула из-под пыли открывшаяся вишнево-темная полировка.

– Пыль – это я написал, – хихикнул Лапоть. – Вы там на свежем воздухе, а мы тут задыхаемся, жарища, центр, милая Анечка!

«Врет, не он написал», – подумала Анна.

Ее не покидало чувство, что ей чего-то недостает в этой комнате. Ах, вот оно что. На письменном столе нет ее фотографии. Там, где она девочка, челка до бровей, плечи узкие, и позади на голой стене тень-сиротка. Андрей сам вставил эту фотографию в медную рамку и никогда не убирал со стола. А теперь она почему-то лежит лицом вниз, на ней тарелка и окисленный рыжий огрызок яблока.

Анна беспомощно посмотрела на Андрея, но тот бледно усмехнулся и кивнул Лаптю, перекидывая ему немой вопрос Анны.

– Ну, так и знал, так и знал! Ну, старик! – Лапоть с досадой втянул в себя воздух, сконфуженно покрутил головой. – Мы ж с тобой договорились, что ты предупредишь. В какое ты меня положение ставишь! Анна, нет, он должен был вас… Как нескладно вышло. Ну и сволочь ты! – вдруг с каким-то выпущенным на волю наслаждением проговорил он.

Андрей посмотрел на него с изучающим интересом.

– Сволочь… – Лапоть споткнулся на этом слове. Что-то дрогнуло в его лице. Он повернулся к Анне, с показной покорностью опустил голову: виноват, казните. С растерянным, испуганным видом принялся шарить по карманам, будто обыскивал сам себя. Руки быстро бегали, с треском расстегивали молнии.

– Вот! Вот! – Ñ облегчением, блестя глазами, он вытащил из заднего кармана замызганную бумажку, развернул ее и потряс перед Анной. – Я уж испугался, что потерял. Все равно, они обязаны выдать и без квитанции. Можете не беспокоиться, все, все сдал в прачечную. Тут, за углом. Даже полотенце.

С ума он сошел, что ли?

– Сам, сам получу, – с неиссякаемой энергией продолжал Лапоть. – В среду тут написано, в среду и принесу. Такая ситуация кретинская. Ах, так вы ж ее не знаете! Матушку мою. Добрейшая старушенция. Андрей, подтверди! Безответная, можно сказать, натура. Монастырь по ней плачет. Вернее, она по монастырю. А где я ей его раздобуду? Все теперь туда хотят. И всюду молодые лезут, без очереди. Заметили? Как монашка по телевизору, так молодая. А матушка моя, она бы с удовольствием туда определилась. Но вот насчет этого, я имею в виду в смысле девочек, старуха кремень! Ни фига не соображает. Женись, и вс¸ тут. Ну а я? Вы, Анечка, умница, передовых взглядов, сами понимаете. Перепихнулся с кем-нибудь накоротке, так что, сразу и женись? Это что ж выходит: на каждой жениться? А старушенции не вдолбишь. Хотя девочка моя проездом, проездом! Из Ташкента. И всего только на одну ночь. И совершенно здоровая девочка. Аня, ну что вы на меня так глядите? Можете быть абсолютно спокойны, здоровая девочка, из старой интеллигентной семьи.

Ах, вот оно что! Как все, оказывается, просто. Анна оглядела комнату новым, все разгадавшим взглядом. Андрей дает ему ключи для баб. А сам у этого Генки ночевал. Приткнулся где-нибудь на диване. Андрюша он такой, хочет, чтоб всем было хорошо. А Лапоть пользуется. Скотина грязная, и все врет про белье, теперь и шагу не ступишь, даже душ принять противно.

– Что вы, Анюточка, в ванну я ее не пускал, – воскликнул Лапоть. Он простодушно, даже наивно поморгал глазами, но, не удержавшись, разразился мелким, стучащим в горле хохотком. – То есть пускал, конечно, как не пустить? После, после… Но ванну я помыл. Стиральным порошком. Не знаю, может, надо хлоркой? Так я завтра прихвачу из дома. – Он перевел глаза на Андрея, но тот смотрел в сторону и, похоже, слушал вполслуха.

– Ручаюсь, чистенькая девочка, – настойчиво, почти с обидой проговорил Лапоть. – Плохо вы обо мне думаете, Анечка. А фотография, – он перехватил дрогнувший взгляд Анны, – так это же… ой, не могу! Застеснялась Леночка. У вас такие глаза, Аня, даже на фото. Из-за глаз получилось. Только мы пригрелись, чувствую, косточки у ней стали мягонькие, как Леночка моя, ну, ни в какую! Не могу, говорит, глядит она на меня. И представляете, голышом из постели лезет. Все ваши глазки, Анечка. Хотя отец у нее отличный мужик. А вот вам доказательство. Так сказать, вещественное.

Лапоть рванулся на кухню, шаги его отдавались конским топотом. Он туг же вернулся, держа над головой не то поднос, не то большое блюдо, нарочно сгибаясь под его будто бы непосильной тяжестью.

– Андрей, стол освободи! – делая вид, что сейчас не удержит, уронит блюдо, крикнул он. – Тяжело же! Как только Леночка доволокла. Такую тяжесть. Нет, все-таки уважаю я наших женщин. И капает…

Но Андрей, спокойно привалившись к косяку, и не думал пошевелиться. Так что Лапоть вынужден был опустить свою странную ношу на пол возле стола и наскоро переставить на бюро бутылку коньяка, неровно звякнувшие рюмки.

Анна разглядела в падающей тени на подносе наваленное горой что-то темное, жирное, шевелящееся, как живое. Ее передернуло от тошнотворной гадливости. Лапоть, со вкусом крякнув, уже поставил поднос на стол.

– Из Ташкента. Дамские пальчики. Сплошная глюкоза, – зашелся от восторга Лапоть. Он отщипнул желтую ягоду, кинул в рот и окаменел, зажмурившись от наслаждения.

Теперь Анна разглядела: на подносе лежал виноград. Сверху раскинулась большая, свежая гроздь. Прозрачные ягоды кое-где были подернуты девственным туманом, другие, золотясь, светились насквозь до легкого скелета. Остальное – склизкая гниль, кислое месиво. В комнате запахло бродильным винным запахом.

– Он же гнилой, – с недоумением проговорила Анна, – его нельзя есть.

– А хотите, я вам варенье сварю? – Лапоть вмиг оказался возле Анны, остановился перед ней, чуть согнув ноги и уперев ладони в колени. – Только будет очень сладко. Но вы ведь любите сладкое, Анечка?

– Он тебе сварит, он тебе такое сварит… – словно издалека проговорил Андрей.

Анна брезгливо отступила, боясь, что ее лица коснется гнойное дыхание Лаптя. Андрей поглядел на нее и усмехнулся.

«Андрюша все понимает, – подумала Анна. – Бедный, бедный, правильно говорят, добрым в центре жить нельзя – проходной двор. Вот эти сволочи и пользуются».