Долгая ночь (СИ) - Тихая Юля Страница 19

Я уже знала: не захочется.

Планы строились у меня в голове сами собой, сами собой уточнялись, проходили каверзное тестирование и отбрасывались за негодностью.

Оставаться в Огице, конечно, нельзя. Но и уезжать без денег — самоубийство; я хотела, конечно, оказаться как можно дальше от приписанной мне судьбы, но это не значило, что я рада буду уже послезавтра кончить в борделе, подпольных боях или гробу.

Деньги — дома. Должно быть, он давно уже знал не только где я жила и работала, но и что ела на завтрак и какого цвета носила трусы. Соваться домой — безумие: это первое место, где меня будут искать.

С другой стороны, у Ар… у лиса ранены руки, да и я добавила. На снегу крови всегда кажется больше, но сейчас её и правда было очень много. Приедет полиция, — уже, наверное, приехала, — ему окажут помощь, снимут со стены любителя молний и пистолетов, будет допрос. Даже если лис станет очень торопиться и ему найдётся, чем надавить, он не освободится мгновенно.

Это давало мне фору. Оптимистично можно надеяться на четыре-пять часов, но это уже — избыточный риск; по меньшей мере, должно быть, часа полтора.

Полтора часа, чтобы исчезнуть.

Что ж, с каждым разом задачки становятся всё сложнее. К следующему разу мне стоит научиться мгновенно растворяться в воздухе.

Я хотела улыбнуться этому, но не смогла: губы сжались в тонкую нервную полоску и на каждую попытку ими шевельнуть начинали трястись.

Я ненавидела, когда у меня трясутся губы. Я ненавидела все эти нервы; слёзы; дрожащие руки; безнадёжные просьбы помочь; кислую чужую жалость; душащее бессилие; собственную неспособность нормально спать и чему-нибудь смеяться; мучительную слабость.

Я сжала губы ещё плотнее. Взбежала по лестнице, щёлкнула светом в коридоре, отпёрла свою дверь. Рывком выдернула из-под шкафа чемодан, швырнула его на кровать.

Деньги разделить. Часть в тощий кошелёк, часть в несессер и во внутренний карман, крупные купюры и банковские чеки в пластиковый пакет и быстрыми стежками подшить к подштанникам. В чемодан инструменты, коробку с камнями и металлом, смену одежды. Летние платья бросить, из обуви — только осенние ботинки на толстой подошве. Швейный набор, горелка, металлическая чашка, ложка и нож; без косметики как-нибудь обойдусь; взять дождевик и свернуть плотным рулоном тонкое одеяло — поможет хоть как-то устроиться, если придётся ночевать в лесу.

Хорошо бы, чтобы не пришлось.

Мелочовку из ящика вытряхнула в чемодан, не разбирая. Бережно завернула в носки флаконы с эфирными маслами, сунула в карман банку с перцем.

Сейчас, очевидно, его нюх уже почти восстановился. Вряд ли следующую травму слизистых он перенесёт так же легко, но, видит Полуночь: моя рука не дрогнет.

По уму, мне нет смысла оставаться в Кланах. Если он нашёл меня в Огице, в землях двоедушников мне нигде не будет покоя. Это значит: на железнодорожный вокзал, электричкой до магистрали, а по ней на юг, к заливу и колдовским островам.

Это самый очевидный путь, и нагнать меня там будет непросто, но вполне возможно. Мои шансы повышаются, если я успеваю на скорый поезд, и всё равно — риск.

Да и мне нужно не просто сбежать поскорее отсюда: мне нужно потом как-то жить где-то там. А с островов двоедушницу без образования и поручителей быстренько «вернут в род», то есть — депортируют и сопроводят квитанцией на штраф на имя действующего мэра Амрау.

Нет, этот план не годился.

Наверное, мой… преследователь, — мне было сложно называть его по имени даже про себя, — ждал от меня именно этого: сумбурного и эмоционального побега заграницу. Но я, может, и расслабилась, и забылась, но когда ты несколько лет каждую секунду продумываешь, где тебя будут искать дальше, планы вертятся в голове сами собой.

Я привычными движениями заряжала новый, ещё не опробованный, артефакт, а мой мозг сам собой решал: в поезд всё-таки сяду, возьму билет до магистрали. В нём закончу пару штучек, а ещё разболтаюсь с кем-нибудь из попутчиков, узнаю, кто едет на юг. Умею ли я болтать? — Понятия не имею, но, как известно, «и не так раскорячишься». Дальше пропитать артефакт своим запахом, подкинуть в чужую сумку, чтобы остался след. Себя закрыть полностью, уж на пару-то минут этой штуки должно хватить, главное, правильно выбрать время; выйти на случайной станции; оттуда взять машину до порта, приехать к самому отплытию, взять каюту до столицы…

Найти того колдуна. Пусть хоть всю меня высосет, кровопийца, но мне нужны поручительства и документы.

Мой запах доберётся до магистрали и сядет в поезд. Конечно, лис поймёт, что его дурят, но, думаю, не сразу; он ведь не сможет мгновенно проверить все станции, а на магистрали поймает мой запах, хоть бы и ослабленный, но всё равно…

Я щёлкнула замками чемодана, выдохнула, и ровно в этот момент раздался стук в дверь.

xvii

Я снимала комнату в гостевом доме, из тех, что подешевле, и в дверях здесь не было глазков. Зато решётки на окнах — были, и пожарный инспектор в начале осени грозил предписанием на демонтаж, но хозяйка как-то уладила с ним этот вопрос.

Я вгляделась в крепежи. Выломать, конечно, без шансов; была бы я медведем, ещё может быть…

Стук повторился.

Ласка! Она легко проскользнёт между прутьев, оттуда на крышу и дальше. Вещи придётся бросить, попробую утащить хотя бы банковские чеки…

Я швырнула в дверь заклинанием-глушилкой, дёрнула на себе штаны, но ничего не успела.

Мои чары развеялись, будто и не было. Замок на двери щёлкнул, и незваный гость вошёл в комнату.

Высокий, — в дверном проёме ему пришлось пригнуться. Когда-то был брюнетом, а теперь почти седой, и длинное лицо всё изрезано грубыми морщинами. Водянистые, белёсо-прозрачные глаза колдуна без зрачка, на шее — тонкая вязь заклинательных знаков.

Я замерла, как мышь перед гадюкой. Одет колдун был просто, но в руке держал тяжёлый, богато инкрустированный камнями посох, а в другой — школьную тетрадку в клетку.

Он развернул её ко мне страницей:

«Прошу простить моё вторжение.»

Я сглотнула, а он развернул тетрадь другой стороной:

«Моё имя Дюме, и я имею несчастье быть наставником Вашей пары.»

Так и было написано: «имею несчастье» и «Вашей», с большой буквы. Хороший почерк, ровный и по-мужски жёсткий.

Наверное, он ждал от меня каких-то слов, но слов не было. Я смотрела на руки в татуировках, узловатые гибкие пальцы, мерцание камней в посохе, россыпь артефактов, выглядывающих из расстёгнутого пальто, — и понимала только: мне нечего ему противопоставить.

Зря я вернулась. Зря посчитала, что у меня есть некая «фора»; надо было сразу же рвать на вокзал, затаиться лаской где-нибудь под сидениями. Полуночь с ними, деньгами и документами, можно было бы уехать к лунным, обустроить себе нору под деревом, а там, глядишь, как-нибудь бы и сложилось…

Мастер Дюме аккуратно прикрыл дверь, прислонил посох к косяку и принялся разуваться. Под зимними сапогами обнаружились вязаные носки, зелёные с белым орнаментом; вот они ступили на холодный пол, колдун прошёл в комнату и, взглядом попросив у меня разрещения, — я молча кивнула, — выдвинул из-за стола стул и сел. Достал из внутреннего кармана ручку, лизнул палец, перелистнул страницы в тетради и принялся писать.

Я отошла к подоконнику, сдвинула цветок, присела на краешек. Скрестила руки на груди, пытаясь принять вид спокойный и незаинтересованный; но по правде — это был, конечно, безнадёжный провал.

Наконец, он протянул мне тетрадь.

«Вам не о чем беспокоиться.»

Я посмотрела на него мрачно и постаралась выразить взглядом весь доступный мне скепсис. Мастер Дюме улыбнулся, указал на тетрадь и сделал жест, будто перелистывает страницы.

Я перелистнула.

«Ни я, ни мой ученик не причиним Вам вреда.»

— Я не уверена, что мы с вами одинаково понима…

Он прервал меня жестом и снова сделал перелистывающее движение. Я фыркнула, но подчинилась.