Туда, где кончается Лес - Лада Монк Страница 19

Много лет назад,

Когда из города в город бежали чумные крысы,

Когда Магистр Габриель и Магистр Леон еще были паладинами,

Тренировочными мечами сбивавшими столбы стеблей подсолнухов,

Когда мои волосы были длиннее, а твои — короче,

Подсказывающий путь компас привел меня в Шоттрот,

В маленькую таверну на самой окраине города,

Где подают вяленых барсуков и пиво с целебными травами.

Там я ввязался в спор с двумя молодыми людьми,

Обсуждавшими книгопечатание и образование,

И задержался.

Заказанные ими за наш стол угощения только укрепили мое убеждение

Прервать пешее путешествие.

У окна на скамье отдыхал бедный старый друид,

Я угостил его чесночным хлебом и вишневой настойкой

И вернулся к полемике.

Не то спор наш был до искр из глаз и из-под ногтей оживленным,

Не то огонь инквизиции настиг меня,

Не то языки пламени с горевшего напротив лазарета перекинулись на таверну,

Но вскоре все объяли злые огненные духи,

Дышавшие, как драконы, дымом и жаром.

Звонили колокола и кричали женщины,

Улицу съедало жуткое пламя!

Мое умение лазить по веревкам и канатам подвесных украшений

Не помогло мне:

Я упал на гору перьев общипанных кур за стойкой хозяина,

Таявшую от огня,

И сильная боль объяла меня всего!

Возгласы, крики, шумы и взлетающие угольки!

Дым и гарь! Все задыхались!

Когда разрушительная стихия перестала бесноваться и утекла огоньком в камин,

Я был весь изранен, но еще жив!

Плащом прирос к деревянному полу, воском пригвожден к нему был,

Но еще хотел бежать!

А рядом с собою узрел друида.

Он решил отблагодарить меня за мою доброту

И подарил мне широкий браслет,

Который, пока старик снимал его, иссушил его руку.

Волшебник рассказал мне,

Что это вовсе не простое украшение.

Этот браслет мог вылечить любые хвори и недуги,

Затянуть любые раны того,

Кто его носит,

Взамен отняв всего день жизни.

И оказался у меня зачарованный металл на запястье.

Мигом зажили мои мучительные ожоги,

Я снова стал таким прекрасным и юным,

Каким ты видишь меня сейчас.

А старый друид, как только взошло Солнце,

Упал и распался на мотыльков и блуждающий огонь,

Вынырнувшие из-под его плаща.

И ведь долго владел я этим браслетом,

Почти до прибытия в город!

Прямо перед воротами его стащили с меня сороки,

С тех пор я ищу их, чтобы отнять свой чудесный браслет,

Испортивший мне, как всем своим прочим хозяевам, руку

Своим крепким объятием.

Даю на отсечение свою голову и на переплавку пряжку со шляпы, если я солгал тебе хоть где-то!

Огонь, к сожалению, унес жизни всех,

Кто видел меня и друида в Шоттроте.

Вот… Такова моя история.

Пришел тебе момент меняться с сестрой на посту, беги,

Поклянись только мне, что ни слова ей не расскажешь!

Пусть это будет лишь наша тайна.

И, взяв с воровки нерушимую клятву,

Де Рейв отпустил ее, точно зная,

Что она не обмолвится.

Место рядом с ним заняла вторая сестра,

Поспешившая узнать,

Почему же паяц никогда не снимает повязку с руки,

И де Рейв был рад ей ответить.

Де Рейв: Ах, тебе интересно?

Я и не знаю, как ты будешь жить дальше с тайной,

Которую выведаешь,

Но, раз ты не передумала, я начну,

А то, видится мне, предчувствие кольнет твое сердечко,

И ты передумаешь.

Это произошло давным-давно,

Когда твои волосы были длиннее, а мои — короче,

Когда паладины Бальтазар де Микелло и Рейвен

Еще не носили свои бордовые мантии с Лунами и звездами,

Еще не навещали нас,

Ища по всем землям под каждым гербом и флагом ведьм.

Я странствовал по нашему миру,

Видел много чудес,

Но однажды забрел в темные леса,

Где выли оборотни и клацали капканами челюстей хищные растения.

Шел я, спотыкаясь о корни и не видя ничего

Дальше своего курносого носа.

Шел я…

Да и наткнулся на фигуру во всем черном.

Это была хозяйка леса,

Черная вдова и черная колдунья,

Хелицера,

Сводная сестра всем паукам и скорпионам,

Всегда скрывающая лицо под черной вуалью,

Но неспособная скрыть блеск красных горящих глаз хищницы.

Она запретила мне без платы пересекать ее лес,

Пусть я даже не знал,

Что грязь, ручьи, из которых пьют лоси, и кусты репейника

Могут кому-то принадлежать.

Она сказала,

Что я должен отдать ей свою руку или ногу за то,

Чтобы пройти дальше по ее владениям.

Я подумал, что мне еще нужны мои ноги,

Ведь я же так люблю танцевать на столах и убегать от проблем!

И поэтому решил отдать ей руку.

Колдунья вынула из корсажа

Спрятанный там стеклянный кинжал

И взмахнула им, рассекая затхлый вечерний воздух.

От прозрачного кончика до полого шара в рукояти

Побежали красные капли сами собой,

А рука моя заныла от боли.

С тех пор от запястья и до локтя у меня

Неприкрытая кость без кожи, плоти и вен.

Я ношу повязку,

Чтобы никто этого не узнал.

И я заклинаю тебя,

Я прошу тебя поклясться твоим настоящим и всеми вымышленными именами!

Обещай мне, что никогда никому,

Даже сестре своей, Розалинде,

Не расскажешь эту историю,

Этот единственный подлинный рассказ из всех моих.

Иначе — чувствуя я, и боль в руке моей подтверждает опасения! — нас обоих найдет

Могучая чернокнижница Хелицера.

И сестры снова сменили друг друга.

Много прошло времени,

Множество сменилось оттенков и красок неба,

Плутавший де Рейв, двенадцать раз сбиваясь с пути и возвращаясь к первому следу на тропе,

Довел двух воровок до лабиринта,

Где густые заросли роз давно сменились высокими и сухими

Колючими кустарниками,

На ветви коих были наколоты черепа и нанизаны красные лианы.

Приговоренная и заклейменная

Избавили шута от веревок,

Стараясь не прикасаться к повязке на его правой руке,

И завели юношу в лабиринт.

Хотели они ждать возвращения де Рейва,

Но тени густого леса, крики ворон и шипение змей,

Окунувшись в черную краску их воображения,

Рисовали на каждом углу монстров и страшных созданий,

О которых им пел уличный музыкант и плут в едином лице.

Им привиделись голем, вурдалаки и ожившие мертвецы всех видов.

Когда один из кустов, нарочно задетый де Рейвом,

Затрясся и сбросил на землю разбившийся о камни череп,

А совы и гарпии, сидевшие на ветках деревьев, заплакали,

Подобно раненным девам,

Дрожавшие от страха воровки закричали и побежали прочь,

Спасая свои шкуры.

Перехитривший их де Рейв хотел уйти,

Да вдруг показалось ему, что меж ветвей что-то блеснуло,

И самого