Ирина Гоба - НеМир Страница 2

Итак, мы с Рэдом остаемся одни.

Я не слышу ни его дыхания, ни его движений. Его рука не сдвинулась ни на миллиметр… Мне надо подумать… но волна ощущения невесомости затягивает меня в водоворот бессознательного состояния…

Глава 2

Мира

Меня реально достали вопросы. Еще больше меня достал один и тот же ответ — «не знаю».

Кто эта девочка? Откуда она родом? Почему все мои мысли сконцентрированы только на одном — она должна жить? Зачем мне это нужно?

Мой брат прав — я рискую. Но даже мысль о том, чтобы отказаться от борьбы за ее жизнь, приводит меня в… пустоту. Хотя, ну и что из этого? Я же нахожусь в ней вот уже десять лет, с момента Разморозки. Прибавим к этому пятьсот лет Состояния. И получается, не много ни мало, пятьсот десять лет.

Пустота…

Какой идиот сказал когда-то, что пустота звенит?

Да ничего подобного — она обволакивает, она постоянно показывает, что где-то есть наполненность.

Это был мой выбор. Никаких НО… Я не знаю никаких человеческих эмоций, я давно забыл их вкус. Страх и умиротворенность, горе и радость, сопереживание и сочувствие, и так далее и тому подобное… Ничего… Пустота…

Я очень хорошо помню, когда впервые ощутил Пустоту… Ее и больше ничего. Я тогда сказал себе: «Окей, теперь мне плевать на все и на всех. — И сразу поправил сам себя, — Точнее, я даже не хочу плевать — мне все равно все и вся».

Мой брат — единственное исключение из этого правила. Хоть я и не могу дать определение своим чувствам по отношению к нему… Не могу, потому что их нет. Но я ощущаю с ним свою связь на сознательном и подсознательном уровнях.

И еще — это наша с ним тайна — он является для меня моим эмоциональным аппаратом.

Ну, у глухих же, в Наше время, были слуховые аппараты. Вот так мы с Виленом и подобрали определение для его, дополняющей мою ущербность, функции. Он говорит мне (но только в том случае, когда я его об этом спрашиваю, так как давно уже выбил из него самостоятельность в этом вопросе), что должен чувствовать нормальный человек в той или иной ситуации.

Мне на долю секунды показалось, что я не ощущаю пульс девочки. На эту же долю секунды мое сердце пропускает один удар.

«Что за фигня?», — это я уже не думаю, а вслух спрашиваю сам у себя. И сердце начинает колотиться у меня в груди, как больная птица в клетке.

Я только что почувствовал… Что?… Что это было?… Беспокойство?

«Что за…?», — я резко отхожу от кровати, еще раз смотрю на девочку, и понимаю, что делаю ОГРОМНУЮ НЕПРОСТИТЕЛЬНУЮ ГЛУПОСТЬ…

Нет, я совершаю в данный момент преступление…

Скальпель уже у меня в руке. Я провожу им по еле — видному белому шраму на предплечье, и пальцами вытаскиваю у себя из-под кожи тонкую круглую пластинку. Быстро разламываю ее пополам.

Теперь остается только ждать…

Мирослава сказала тогда, во время нашей встречи, что сделать это я могу только в случае КАТАСТРОФЫ. То, как она сказала это, подразумевало не возможную смерть — мою, моего брата и уж, тем более, не этой девочки. То, как она сказала это, подразумевало… ну… катастрофу… по-другому не скажешь.

Вот так, теперь меня, наверное, уничтожат. Только, почему меня это не трогает? Ах да, потому что меня вообще ничего не может тронуть…

Мирослава… Я очень смутно помню ее образ.

Неделя нашего Восстановления почти не сохранилась в моей памяти. Осталось лишь воспоминание о том, что я все время испытывал адскую боль. Каждая клетка моего организма требовала и взывала к жизни, а я в это время не мог ни видеть, ни слышать, ни думать — я ощущал только огонь. Кто-то при этом говорил мне полные ободрения слова, кто-то помогал мне пить, кто-то делал мне уколы…

Когда мы пришли, наконец, в себя, то обнаружили полный холодильник еды и напитков. Мы с Виленом гадали, где персонал Проекта, почему никто не находится рядом с нами. Еще несколько дней мы отъедались и отсыпались, пока не пришла… Мира.

Именно она нашла нас и запустила процесс Разморозки, она ухаживала за нами во время Восстановления.

Мира рассказала нам, что мы пробыли в Состоянии не двадцать обещанных, а пятьсот лет. Она описала нам уровень развития цивилизации на Земле.

Мирослава дала нам Вводную — задание и краткую инструкцию его выполнения, а также Вещи, которые помогут нам выполнить его.

Среди Вещей были приборы экстренного вызова, которые она помогла нам вживить себе под кожу.

Вот это скорость…

Не прошло и полчаса, как дверь открылась и закрылась.

Если бы я никого не ожидал, то подумал бы, что это она сама по себе решила пожить своей жизнью, а не дожидаться, пока человеческие руки произведут с ее ручкой, нужные для «открыть-закрыть», манипуляции.

Еще несколько секунд, и я вижу Мирославу.

Какая же она… ни на кого не похожая. Она как будто светится изнутри, у нее очень мягкая улыбка и выражение глаз… а-ля «я все прощу».

Ее взгляд задерживается на моем лице ровно настолько, чтобы соблюсти приличие, произнеся вслух: «Здравствуй, Рэд». Когда в ответ я проговариваю: «Мира, здравствуй», — она уже не смотрит на меня. Она уже подбегает к девочке:

— О нет… Какой ужас…

— Мира, я понимаю, что никакой Катастрофы ни в каком понимании нет и в помине. Не знаю, почему я вызвал тебя и не пытаюсь оправдаться перед тобой. Ты сказала тогда, что моя смерть будет платой за ложный вызов. В общем, пусть так и будет. Только перед этим помоги мне спасти эту девочку…

Меня дернуло от удара в челюсть так, что я отлетел к стене. Фак, она пришла не одна. Вот я дурак. Мира не сдвинулась с места, не повернула голову, хотя наверняка услышала и удар кулака о мою челюсть, и удар моего тела о стену.

Она не пошевелилась, но тихо что-то у кого-то потребовала на абсолютно незнакомом мне языке. Да, с ней не надо знать слова, чтобы понимать их смысл…

Не успел я восстановить дыхание, как вижу того, кто чуть не сломал мне челюсть. Его глаза — противоположность глазам его спутницы. В них — неприкрытая ненависть, желание убить здесь и сейчас. Ха, чувак, ты хоть обладаешь чувствами. А у меня коленки под твоим взглядом не затрясутся никогда. И не только потому, что я не могу испытывать страх. Но и потому, что самосохранение находится среди моих инстинктов на одном из последних мест. Он рычит мне:

— Как ты посмел вызвать ее? Что ты натворил?

Спасибо за английский, учитывая то, что это — единственный язык, находящийся в сфере моего понимания. Только вот отвечать я не собираюсь. Я уже все сказал.

У этого товарища явное раздвоение личности. Шиз… что там говорить. Вот он излучает жуткую агрессию, но в следующую же секунду, как только его взгляд перемещается на Мирославу, выражение его лица становится… мягким… нежным… Когда он заговорил, я сразу отмечаю, что трансформация с тембром и звуком его голоса тоже не относится к разряду нормы: