Туда, где кончается Лес - Лада Монк Страница 2

Прекрасная фея ахнула:

Из пасти красноглазого чудовища на нее смотрел такой же красивый цветок,

Как она сама.

Решившись спасти его, волшебница со стола взяла корку черного хлеба,

Мягкую и душистую, с зернами кориандра между темными сотами, птице смерти протянула.

Ворон подлетел ближе, склонил голову налево, осматривая угощение,

И охотно принял его, взлетев и гнилыми когтями оцарапав кожу молодой феи.

Слезы выступили на мерцавших голубых глазах ведуньи, уголки губ приподнялись,

И с улыбкой она проводила незваного гостя в своем волшебном саду.

Расправились черные крылья, отблеск огня пробежал по ним,

Мелькнул между перьев зарождающейся в небесной синеве молниями.

Стукнула по подоконнику спица, увенчанная золотой розой,

Полукруг на его поверхности сделала, острием лунулу по древу и камню выписывая,

Бутоном драгоценным пышных, блестящих, текучих каскадов тканей коснулась.

Птичий дар осмотрев, волшебница улыбнулась.

Притронулась к заколке, чтобы длинные багряные волосы розой украсить,

И указательный палец ее пронзило окончание длинного золотого шипа.

Красная капелька выступила на коже,

А с ней через крохотный порез юное, полное жизни тело покинули душа и силы.

Лицо феи потеряло свои краски, побледнело.

С губ ее, лишившихся багрянца, в последний раз сорвалось имя волшебника,

Пронзив воздух, который замер и уже дышал смертью.

Полупрозрачные и сверкавшие веки опустились, сомкнув два ряда рыжеватых ресниц,

Их сияние удалилось с двумя слезинками, из уголков глаз прокатившихся по щекам.

Накрыли одну за другой пружинистые ветви роз слои платья молодой чародейки,

Упавшей с края подоконника в раскидистые цветочные кусты под ним.

Вяли и высыхали скорбевшие по хозяйке сада цветы, выплакивая росяные капли слез.

Капельку крови на кончике пальца волшебницы впитали закрытые розовые бутоны,

И распустились, озаряя ночь десятками жарких огней, ярко-красные цветы,

Как маленькие ослепительно-яркие Солнца.

Переняли они всю красоту погибавшей молодой феи,

Расцвели в первый и последний раз, алыми лепестками выписывая прощальную песнь.

Каждой розе досталось по капельке крови,

Каждый лепесток покраснел от желтого основания до подгибавшихся,

Открывая сердцевину небу,

Бархатных завершений лепестков.

Терял свою красоту сад, спрятанный глубоко-глубоко в темном лесу,

Только розы алели и разрастались,

Соприкасаясь с сухими пожелтевшими стебельками, жухлой травой и безжизненным песком.

Небо залилось пламенем рассвета,

Но меркло оно и зрелось лишь скупым отображением

Распустившихся у домика чародея пунцовых бутонов,

Вобравших в себя жизненные силы прекрасной феи.

Прибыл, когда последние лучи Солнца поднялись из-за горизонта, ведун.

Но не встретила его у порога ожидавшая возвращения любимого молодая жена.

Лишь стебелек красной розы оплел, будто обнял, приветствуя, посох чародея.

Раскинулись по всему саду ярко-красные кусты, нависли над высохшими травами и мхами,

Словно огонь, испепеливший эти растения.

С подоконника текли и опускались на ветви роз,

Прикрывая собой алые бутоны у самых стен дома,

Белые ткани платья прекрасной волшебницы.

Поднимались в воздух и слегка покачивались на ветру,

Как платок, которым стал бы издали махать уходящий,

Ленточки в блестках еще не рассеявшихся чар.

А среди ветвей, как черви в почве, роились вороны,

Жадно вынимая из платья капли слез, бриллианты, звезды,

Чтобы их поглотить ненасытными пастями.

Разозлился колдун и прокричал заклинание,

И духи воздуха разнесли его глас по всей земле, сообщая,

Что каждый вороний сын, каждый птенец с черным пером

Станет теперь до конца дней своих служить волшебнику

В наказание за смерть, принесенную на кончиках когтей его жене.

А золотую розу, найденную в саду,

Которой чародейка коснулась за мгновение до гибели своей,

Драгоценный цветок, оставшийся последней памятью о возлюбленной,

Маг поместил на мраморный постамент.

Под двойной стеклянный купол, между стенками коего

Перекатывались густые прозрачные капли оранжевого солнечного света,

Похожие на разлитое подсолнечное масло.

Днем этот купол скапливал лучи жаркой звезды,

А стоило той скатиться по небу вниз, к другой стороне земли,

Он загорался и заливал розовый сад светом, согревал колдуна.

И на постаменте, вытекая из-под купола, особенно насыщенные,

Красные, как кровь, капли писали много раз единственное слово:

«Прекрасна-я, прекрасна-я, прекрасна-я!»

Золотая дымка, бывшая не то бестелесным духом,

Не то игрой ночной тени и магического свечения,

После того, как стрелка часов падала за полночь,

Возникала под горящим куполом,

И магу мерещились очертания девичьей ладони

Туманные и эфемерные.

Снова и снова касались хрупкие пальцы озаренного шипа розы под куполом,

Чтобы сей же миг раствориться и затопить цветок завесою звездной пыли.

Розовые кусты заполняли собою сад,

Обволакивали купол, чтобы защитить спрятанную в нем драгоценность,

Чтобы иглами своими пронзить кожу того, кто осмелится прикоснуться

К стеклу, под которым не текло более время,

К стеклу, служившему границей между Вечностью и настоящим.

Шли месяца, годы и века, розы все разрастались,

Вынесли на своих ветвях дряхлые ворота и изгороди сада, разбитые в щепки.

И, наконец, обнес дом и башню суливший лишь беды гостям живой лабиринт.

Для того, чтобы охранять покой мертвой феи…

Свиток первый, рассказывающий о событиях, случившихся задолго до встречи Нана и Симары

Землю укрыли заботливо волны темно-синего велюра,

Перетекавшие густой тьмой от одной линии горизонта до противоположной ей.

Ветер придавал слившимся с небосводом облакам новые изгибы и формы,

Когда они смещались или расступались, можно было узреть звезды,

Укрывшиеся небесным пухом и мирно под ним дремавшие.

Некоторые из них пробуждались, испуганные,

И с эклиптики падали к местности, над которой светились.

Оставляя на велюровом небе вышитый серебром хвост,

Скатывались по тучам к бесконечному густому лесу и, шурша листвой,

Исчезали в нем.

Светлячки и мотыльки,

Забивавшиеся в сшитые из листьев и паутины коконы,

Освещавшие и нагревавшие собой или наполнявшие своим пухом убежища,

Могли видеть свет.

Меж темных листков и жарких бутонов лабиринта, меж высоких травинок,

Закрывавших собой прочные стволы, мощные корни и протоптанные смельчаками пути,

Согревавших кости тех,

Кого пьянящий, дурманящий запах роз обрек на блуждание среди алых лепестков и погибель,

Меж шипов, наколовших алые пятна останков и составляющих бутона,

Пробивались остроконечные лучи и линии золотого света с прочной завесой блеска в них,

Будто в самое сердце лабиринта упала с небосвода одна из горящих звезд.

Взволнованно кружившие в воздухе искорки, подобно маленьким светящимся хирономидам,

Оседали на темно-зеленых листьях, покрывали их светящимися крапинами,

Напитанными теплом огня или Солнца оранжевыми отметинами.

В освещенных извилистых коридорах лабиринта мерцали тени,

Но они не принадлежали тихой и прохладной ночной дымке, разреженной светом.

Это была тень живого существа.

Здесь и там слышались острожные рысьи шажки и поскрипывание ржавого фонаря на изогнутой ручке.

Здесь и там лучи на доли секунд затмевала крупная