Бойся своих желаний [СИ] - Александра Авдеенко Страница 21

— Палыч мангал развел, — улыбнулся Алексей. — Я тебе такие шашлыки приготовлю, ты не представляешь!

И столько в этой фразе было обещания, пополам с мужской гордостью за то, что действительно умеет делать, что я невольно сглотнула от предвкушения.

— Я в душ, — сказала я, как только мы оказались на пороге дома. — Кожу тянет, нужно смыть соль.

— Только быстро, должен же мне кто-то помогать, — он подтолкнул меня к лестнице.

— А ты разве не пойдешь? — и тут же залилась краской, настолько это прозвучало двусмысленно. Но оправдываться, что я не это имела ввиду — было бы верхом идиотизма.

— Тут несколько душевых, — он понял мои метания и не стал на этом заострять внимание. Джентльмен. Другой бы на его месте обязательно напросился бы ко мне в компанию, а он нет. Почему?

Это выяснилось позднее, когда я уже выбралась из душа, надев милый сарафан и наконец уложив непослушные вихры. На улице жарился шашлык, на веранде был накрыт стол: красное вино, фрукты, нарезка… и свечи. Ни Палыча, ни его супруги видно не было. Легкие, ни к чему не обязывающие разговоры, прекрасное вино, запах шашлыка и постепенно спускающиеся на побережье сумерки. Пение цикад и шелест ветра в кронах деревьев. Как-то незаметно шашлык дожарился. Я и правда ничего вкуснее в своей жизни не пробовала, чем вот это замечательный крымский шашлык, сдобренный неизвестными мне травками и поливаемый красным вином. А потом был танец под шум ветра и пение цикад. Моя рука в его руке, мое сердце возле его груди, моя голова на его плече. И шум прибоя в отдалении.

Я как-то не заметила, как его губы заскользили возле моего ушка, нашли его и чуть прикусили. Но оно тут же было оставлено в покое, рядом с ним была такая привлекательная щечка, а потом уголок губ, а следом и они сами. Поцелуй становился все более и более страстным, и требовательным, отбирая у меня дыхание и заставляя табуны мурашек проноситься по телу с шашками на голо. Я была возбуждена настолько, что стала мелко подрагивать у него в руках.

— Ты замерзла? — он немного отстранился, совсем чуть-чуть, просто чтобы окинуть меня взглядом с ног до головы и понять, что не так, почему дрожу.

— Нет, — как-то непривычно в такие моменты вдаваться в пространные рассуждения о причинах той или иной физиологической реакции.

— Пойдем в дом? Там теплее.

Я на это только кивнула и тут же была подхвачена на руки. Меня очень быстро отнесли в холл, где был разожжен камин. Когда только успел? Ежу же понятно, что он это сделал не ради тепла, а токмо для румантицкой атмосферы. И он был прав. Тут же захотелось оказаться на той самой волчьей шкуре перед зажженным камином. Наверно это здорово.

От размышлений меня отвлекла мелкая цепочка поцелуев, от ушка к плечу и упавшая бретелька сарафана. А дальше я потерялась в его пронзительной нежности, трепетности в каждом прикосновении, как в первый раз, как к единственной женщине. Такое со мной было впервые, я горела в его руках, ощущая себя особенной, женщиной с большой буквы, которую не банально имеют, а любят, нежат, делают счастливой, не потому что так нужно и это обязанность нормального мужчины, а потому что хочется. Это было как в стихах: «… сплетенье рук, сплетенье ног, души сплетенье…» — пронзительно, невероятно, на грани, с надрывом, как в последний раз с невозможностью насытится друг другом и легкой горчинкой будущего расставания.

Это-то и смущало. Было ощущение, что так может быть только раз в жизни, все остальное будет жалкой попыткой повторения. Подделкой. Рутиной. Обязанностью.

Я лежала на шкуре возле камина, положив голову ему на грудь, и гнала от себя эти мысли. Мы, женщины, странные существа. Ну, казалось бы, живи моментом, наслаждайся, впитывай в себя ласки глубоко не безразличного тебе человека, жар огня за спиной, мягкость шкуры под тобой. Романтическую атмосферу, созданную его руками специально для тебя. А это так редко. Мужчины ленятся создавать ля нас такие вот мгновения. Казалось бы, чего проще — зажги пару свечей, камин не обязателен, налей в бокал немного вина, кинь на кровать бутон розы. Неужели это так тяжело? Затрат как денежных, так и физических кот наплакал. Ан нет, проще чуть помявшись сунуть облезлый веник в руки и потянуть пить пиво у ближайшего ларька, а потом жутко удивляться, почему это барышня сбегает, да так что пятки сверкают. Но это я утрирую. Обычно все чуть лучше. Банальные розы, еще более банальное кафе, после которого подразумеваются предварительные вольности, а может и чего по более, это если барышня сговорчивая попадется. А вот так как было у меня — на это способны единицы. Подарить маленькое романическое счастье, о котором потом вспоминаешь со сладким замиранием сердца. Но мысль «А что дальше?» никуда не девалась. Я гнала ее от себя, настраивая на позитив, отмахиваясь с мыслью «Будь что будет» и постепенно погружаясь в сон.

Утро следующего дня встретило меня ласковым лучиком сквозь не плотно задернутые шторы, запахом йода, пропитавшего весь дом и легкими поцелуями, переросшими в нечто большее. Леша не мог мной насытиться, а я им, наслаждаясь каждым мгновением нечаянного счастья. Потом легкий завтрак, приготовленный заботливыми руками невидимой Зинаиды Павловны. Пляж, море, песок, бусы из ракушек и счастье, заливавшее меня от макушки до пяток.

Идиллия продлилась ровно три дня. А потом был звонок из Киева, после которого Лешу словно подменили. Он посмурнел, замкнулся в себе, односложно отвечая на мои вопросы.

— Поль, собирайся, — чуть раздраженно сказал он.

— Что случилось? — удивилась я, усевшись напротив него на постели.

— Мне нужно в Киев, срочно, — он застегнул кое-как уложенную сумку и повесил ее на плечо.

— Леш, — я взяла его за руку и с тревогой заглянула ему в глаза. Руку он тут же убрал. — Лешенька, ты не думаешь, что я заслужила хотя бы какое-то объяснение?

— Поль, с отцом плохо, — он тяжело выдохнул. — Им пока занимается семейный врач, угрозы вроде никакой, но я должен быть там.

— Сердце?

— Да, — коротко сказал он, не вдаваясь в подробности.

Собралась я быстро. Лешино волнение передалось и мне. И потом, не хотелось вызывать его гнев собственной нерасторопностью. То, что может быть милым в обычной обстановке вызывает неудержимый гнев, когда беспокойство за родного