Бойся своих желаний [СИ] - Александра Авдеенко Страница 22

— Хозяин, вы куда? — к нам подбежал тщедушный белый как лунь дедок. Он окинул нас встревоженным чуть подслеповатым взглядом, останавливаясь на дорожной одежде и собранных сумках.

— Домой, Палыч, домой. Передавай привет жене, поблагодари от нас. Она как всегда молодец, особенно ей удалось мясо для шашлыков, — Леша выдавил из себя улыбку и закинул вещи в багажник Паджеро.

— Да как же это? Да что же это? — запричитал дедок, смешно, по-бабьи всплеснув руками. — Только же ведь приехали. А мы столько вам наготовили с женой. Столько мяса намариновано. Как же ж теперь?

— Палыч, не мельтеши, съедите сами, а нет, так родственникам раздадите, — отмахнулся от него Леша, усаживаясь на пассажирское сидение. — Все, мы поехали. Пока.

Дедок побежал открывать ворота, я примостилась на переднем сидении, натянув кепку на глаза и стараясь не смотреть на Алексея. Он разве что не искрил от сдерживаемых эмоций. Естественно дорога прошла под знаком молчания. Играла тихая музыка, Леша гнал на запредельной скорости. И что самое странное, ни один из гаишников, мимо который мы пролетали на немыслимой скорости, нас не остановил.

Я вспомнила оговорку Палыча, назвавшего Алексея хозяином. Выходит, домик его? Почему не сказал? Или боялся, что я позарюсь? Видимо опыт общения с бывшей супружницей, или не только с ней делал его параноидально осторожным.

В Киеве мы были уже вечером. Алексей въехал в мой двор, помог выйти, вынул багаж и как-то безразлично чмокнул в щечку, как будто мыслями давно уже не со мной.

— Я позвоню, — фраза получилась какой-то короткой и безликой, не оставляющей надежды на продолжение. Он тут же сел в машину и уехал. А я побрела в квартиру под перекрестным обстрелом глаз нашего лавочного взвода, следящего за моралью окружающих и убивающего наповал осуждением в выцветших глазах.

Ощущения были странными, непонятными. Вроде надежда оставалась, а вроде ее и нет. Вроде было море и чудесные три дня, но они быстро закончились, оставив после себя горькое послевкусие. Состояние странное, подвешенное, когда вздрагиваешь от каждого шороха на лестничной клетке, благо звукоизоляция ни к черту, от каждого телефонного звонка и бежишь к аппарату сломя голову. А подняв трубку, разочарованно вздыхаешь, потому что опять не он. Так прошла неделя. Надежда умирала в конвульсиях. Я все с большей и большей ясностью понимала — не позвонит, не увижу, не услышу. Как-то меня переклинило, и я целую неделю ходила в церковь, ставила свечки за здравие Леши и его отца, за благополучие в семье и молила, чтобы только с ним все было хорошо, а я как-нибудь это все переживу. Я сильная. Я смогу. Даже побывала на исповеди, с надрывом освобождаясь перед батюшкой от произошедшего. Видевшая меня одна из служек даже посочувствовала огромному горю, рвавшему мою душу. Это было как ушат холодной воды. И я смогла на себя взглянуть со стороны. Тридцатилетняя почерневшая от горя тетка, вымаливающая благо для бросившего ее мужика. Кому скажи — не поверят. Покрутят пальцем у виска и будут правы. С подругами у меня как-то не заладилось, и естественная терапия за стаканчиком водки в душевной женской компании мне была недоступна. Выкарабкивалась сама, со слезами, с болью, которая выворачивала внутренности и с робкой надеждой на чудо.

А потом был август 1998 с его дефолтом и все вокруг начало рушиться. Фирма, в которой я работала, закрылась из-за резкого уменьшения количества клиентов и неплатежеспособности оставшихся. Слава богу, у меня было мое преподавание. Набор студентов был завершен. Деньги родителями контрактников были выплачены. Стационар был забит под завязку, заочный тоже. Это давало надежу пережить этот год без ощутимых потерь. Кроме того, деньги я всегда хранила только в долларах под матрасом. Смешно, да? А что было делать, слишком уж все вокруг неспокойно. Даже в самые благополучные времена перед дефолтом нет-нет, да и закрывались банки. Это уже потом был принят закон о гарантировании вкладов банками до определенной суммы, что очень сильно повлияло на развитие банковской системы. Но до этого еще нужно было дожить. А пока все замерло в ожидании кто следующий, кто не выживет, потеряв все, а кто только выиграет от ухода основных конкурентов с рынка. Но тяжело было всем. Народ замер, боясь тратить накопленное и чудом сбереженное в валюте. Курс рубля, а за ним и гривны рухнул, привнося в души раздрай в ожидании дальнейших неприятностей. А я в это время самозабвенно занималась студентами, лютуя сверх меры, вбивая знания буквально из-под палки. Меня стали побаиваться, посещая каждую лекцию и готовясь к семинарам как в первом классе. Но мне этого было мало. Пары не могли меня отвлечь от ноющей боли в груди и постоянного вопроса «Почему?». Я поступила в докторантуру, надеясь наукой забить голову по самую макушку. Села писать монографию, благо материалы из собственной практики были. Так прошло полгода. А потом я встретила Никиту и решила, что было бы неплохо вышибить клин клином. Только он почему-то не вышибался и в минуты душевного раздрая я, как и раньше вопрошала непонятно кого «Почему, Лешенька, за что?»

Глава 4.

Наши дни.

Надомной склонилось до боли знакомое лицо.

Алексей.

Я словно получила удар под дых, в один момент, вспомнив все: краткие моменты счастья и последующую беспросветную тоску. И годы… Годы собирания себя по частям. Первую секунду хотелось кинуться к нему на шею с радостным воплем, прижать его к себе, провести руками по лицу, проверяя, что он настоящий, живой, а не плод моего больного воображения. А потом чувства сменились на диаметрально противоположные. Было желание дать ему ощутить всю ту боль и безысходность, которые долгое время были моими единственными спутниками. Хотелось выплеснуть на него все, что я чувствовала, ощущала, помнила… Только я не могла пошевелить и пальцем. Веки налились свинцом, тело стало похожим на желе, как будто из меня вынули внутренний стержень, оставив одну аморфную массу.

— Она еще долго будет находиться в таком состоянии? — надомной склонился Николай, убирая с лица пряди волос.

— Да, не меньше суток. Что случилось?

Господи, даже голос у Алексея остался прежним, с легкой хрипотцой, пробирающей до костей. Он накинул плед, прикрыв мою наготу, и отошел чуть в сторону, приглушив свет в помещении.

— Что-что, — Колька взлохматил шевелюру и растерянно посмотрел на Алексея. — Инициировалась. Сама! Печать не выдержала, ее снесло к чертям собачьим, как будто не пятерка магов накладывала, а какой-то безумный шляпник. Дядь