Дина Лампитт - Изгнание Страница 22

В одних чулках она спустилась с крыльца и ступила на землю.

Где-то далеко в лесу пел соловей, простирающиеся вокруг луга были залиты светом почти исчезнувшего за горизонтом солнца, воздух был полон ароматов, присущих тому времени суток, когда ночь еще не вступила в свои права, но темнота уже готова окутать землю. Сделав глубокий вдох, который был похож на глоток вина, Николь медленно побрела через сад к озеру, видя перед собой высокие деревья, сквозь которые просвечивала темная гладь воды, казавшейся в лучах заходящего солнца темно-малиновой.

– Если здесь водятся феи, – проговорила она с сомнением, – я надеюсь, что кто-нибудь из них меня услышит и исполнит мое самое заветное желание – как можно скорее выбраться отсюда.

То, что случилось потом, она никогда до своего последнего дня не могла понять: у дальнего края озера возникло нечто белое и прозрачное, нечто, что исчезло раньше, чем она успела повернуть голову, чтобы получше рассмотреть ЭТО.

– Ну, это уж слишком, – прошептала она, смеясь над собой, – я уже начинаю верить во все эти глупые фантазии.

И все-таки, что-то там было, она могла бы поклясться в этом. Поняв, что мелко дрожит, она посмотрела вниз и увидела, что ноги у нее насквозь промокли; последние лучи солнца исчезли за горизонтом, и вечер вдруг сделался неожиданно прохладным.

Весточка от Майкла пришла накануне Иванова дня. Арабелла с Эммет были в саду, собирая все необходимое для праздничного костра: его зажигали на закате солнца, чтобы огонь оградил дом от злых духов. Служанка встала еще на рассвете, чтобы собрать нужные травы, пока на них не высохла роса, их тоже надо будет кинуть в огонь, они придадут ему еще больше колдовской силы.

– Все это ужасно необычно, – с улыбкой пробормотала Николь за завтраком, жуя бутерброд с вишневым джемом.

Эммет вспыхнула и сделалась, по мнению Николь, ужасно похожей на розу.

– Вы говорите так, как будто не помогали мне убирать камин, госпожа. И потом, разве вы не нашли монетку в своем башмаке?

– Да, но…

– И как вы думаете, кто ее туда положил?

– Мой отчим, – быстро ответила Николь.

– Ничего подобного. Это феи, и вы прекрасно знаете это.

Николь, вспомнив странное видение, промелькнувшее над водой, не нашла в себе сил рассмеяться в ответ. А вечером, как бы подтверждая колдовское очарование праздничного костра, мальчишка, который рядом с ней выкладывал веточки, украдкой сунул ей в руку смятый клочок бумаги, сказав при этом:

– Госпожа, мама велела передать вам записку.

– Спасибо, – он все еще не убирал руку, и она вложила туда монетку – никому ни о чем не рассказывай.

Она не осмелилась сразу прочитать записку, потому что сэр Дензил все время стоял на крыльце и со странным выражением на лице не отрываясь смотрел, как она помогает складывать костер.

«Он прямо-таки раздевает меня взглядом», – подумала Николь. И вдруг поняла, что страшно устала от этого затянувшегося перевоплощения, от пребывания в этом чужом столетии. Ей ужасно захотелось положить всему этому конец. С силой, горечью и отчаянием, на которые способен человек из двадцатого столетия, ей захотелось оказаться дома.

– Конечно, то время ужасно и с каждым годом становится все отвратительней, но я к нему привыкла, – вслух пробормотала Николь, обнаружив, что горько всхлипнула, готовая разреветься.

– Да вы не волнуйтесь, – проговорил мальчишка-садовник, не поняв ни слова из того, о чем она говорила, – пусть мне лучше отрежут язык, но я ни за что вас не выдам.

– Вы очень скучаете по господину Майклу? – шепотом спросила Эммет, встав таким образом, что загородила собой Николь от пристального взгляда сэра Дензила.

– Да, да, – проговорила актриса, понимая, что не лжет.

– Уверена, скоро вы с ним встретитесь.

– Что заставляет тебя так думать? – спросила Николь, зная наверняка, что девушка не могла видеть, как мальчик передал ей записку.

– Потому что я попросила об этом фей.

И тут Николь расплакалась, ее переполняло странное чувство, и она ничего не могла с собой поделать. Она вдруг поняла, что, говоря по совести, ни одна женщина в мире не любила ее, а в лице этой простой деревенской девушки она нашла такую преданную подругу, которая была способна на то, чтобы на Иванов день загадать желание не для себя, а для своей госпожи.

– Подойди ко мне, – сквозь слезы пробормотала Николь и изо всех сил обняла Эммет.

– Я готова умереть за вас, – прошептала девушка, – не терзайтесь так.

– Скажи мне, – вместо ответа проговорила Николь, – ты стала так относиться ко мне с тех пор, как родился ребенок?

– Нет, гораздо раньше, – ответила служанка, – просто теперь я поняла, насколько вы ранимы.

Николь была вполне удовлетворена таким странным ответом.

Записку она прочитала поздним вечером, при свете свечи, скрывшись от посторонних глаз под тяжелым пологом дубовой кровати.

«Дорогая, – говорилось в ней, – я пишу тебе из Лондона, но собираюсь вскоре уехать отсюда. К тому времени, как это послание дойдет до тебя, я уже буду в Оксфорде. Буду ждать тебя в Овечьей роще возле нашего дерева в Иванов день, начиная с сумерек и до захода солнца. Если ты не придешь, я все пойму, но я буду там, чего бы мне это ни стоило. Всегда и во всем преданный тебе, и, несмотря на то, что ты не носишь мою фамилию, все равно твой муж Майкл».

Николь улыбнулась тому, как подписался любовник Арабеллы, и подумала, что людей из этого далекого столетия нельзя критиковать, потому что они по-настоящему искренни. Она снова растрогалась, вспомнив благородный жест Эммет. Встав с постели, она подошла к окну и еще раз посмотрела на костер, в который девушка бросила свои волшебные травы, которые отпугнут злых духов от этого прекрасного места. Он все еще ярко горел, и даже в этот поздний час несколько слуг танцевали вокруг него.

На нее накатились тяжелые мысли. Она вспомнила, что Кромвель не только закрыл все публичные места для развлечений, но и отменил праздник Рождества, запретил употреблять в пищу специи, потому что они распаляют страсти, не говоря уж о том, как жестоко его приспешники разоряли огромные красивые дома тех, кто пытался противиться его порядкам. В тот момент ее поразило то, что пуритане отменили все эти мистические обряды, а гражданская война положила конец празднеству, свидетелем которого она стала сегодня. Стараясь трезво оценить все недостатки нынешнего короля, его несостоятельность как монарха, она не могла не признать, что он все-таки сильный и выдающийся человек, что он мог бы навсегда остаться таким в истории, если бы не Оливер Кромвель, который заявил на всю страну, что король не кто иной, как старый, никчемный брюзга.