Кудеса для Евы - Елена Ликина Страница 23

– Не надо. Я сама её позову.

– Ну, бывай тогда! – попрощался от порога дед. – Вечерком свидимся.

Как только Семён отчалил, Маринка выбралась во двор.

На рябине столовались незнакомые птицы, сверчали мелодично, склёвывали примороженные, будто засахаренные ягоды. К развешенным ломтикам сала то и дело слетали лазоревки в голубых шапочках, на снегу оравой толклись воробьи. На самой верхней ветке пристроился какой-то зверёк – зажав лапками шишку, выкусывал то ли орешки, то ли семена.

Каринка была идиллическая, и Маринка пожалела, что невозможно её заснять.

Покрутившись возле калитки, она прошлась вдоль домов, поглазела на резные крылечки да ставенки, полюбовалась издали заснеженным лесом.

Евы нигде не было. И Маринка не стала её искать, успокоив себя тем, что Ева вольна делать, что хочет.

Послонявшись по окрестностям и так и не встретив Евы, Маринка решилась отправиться к старой баньке, хотела подсмотреть загадочный ритуал, который проводили девчата.

Кто-то удержал её у двери – сухая ветка-рука грубо вцепилась в плечо, крутанула резко, будто собиралась отшвырнуть прочь.

– Я к бабе Оне, – успела пискнуть Маринка, и хватка тут же ослабла – ей позволили пройти.

Внутри крошечного помещения зависла мутная пелена, черным дымом чадили свечи. Прищурившись, Маринка с трудом различила приникшую к зеркалу бабу Оню.

Дыхание бабки сбивалось. Очевидно было, что она держится из последних сил.

– Подскажи, как вернуть Светку? – прозвучал Матрёшин голос.

Баба Оня затряслась, фыркнула кошкой да процедила сквозь зубы:

– Почём знаю! Не моя забота.

– Кто сотворил захряпы? – следующий вопрос был от Грапы.

– Вековуха! Непетое волосьё! – голос у бабки сделался неприятный, надтреснутый.

– Кто-кто? – переспросила Матрёша. – Непетое волосьё?

– Длинное да непетое, – хрюкнула в ответ Оня. –  Скисшая невеста!

– Это ты обо мне? – вознегодовала Матрёша. –Меняскисшей назвала?

– Скисшая! Скисшая! Позвал да бросил! Позвал да сам назад сдал!

– Да я сама его прогнала… – начала было Матрёша, но Грапа погрозила ей кулаком, чтобы замолчала, а потом спросила о вековухе.

– Как вековуха смогла сделать захряпы?

– Через знание всё! Через чужие придумки!

– Зачем ей они сдались?

– Надо… Надо… – проскрипела бабка и заторопилась, затараторила, сглатывая слова. – Скисшая невестушка хитра! Но слаба. Вторая-то с силой пришла. Да ума нет. Ищет записки – не найдёт. Глупа она… Щеголиха…

– Понятнее можешь изъясняться? – Матрёша поморщилась.

– Не лезь с вопросами, ветрогонка! – прошипела в ответ баба Оня и изогнулась немыслимой дугой.

– Давайте заканчивать! – испуганно вскрикнула Грапа. – Вон как её крючит!

– Да мы почти ничего не узнали! – возразила Матрёша. – Где дворовый, что за тётки?

– Ветрогонка! Ветрогонка! – баба Оня задёргалась на полу. – Язвь крашена! Рыбьи глазюки!

– С меня хватит! – задув свечу, Грапа собралась набросить на зеркало кусок ткани.

– Погоди! Последнее спрошу… – Матрёша не дала это сделать, придержала приятельницу за руку.

Однако задать свой вопрос ей не удалось – баба Оня вдруг с силой ударилась о доски, да так и осталась лежать неподвижной кучей.

Маринка с ужасом увидела, как подползло к ней из угла жутковатого вида существо, положило на лоб тонкую руку-ветку, забормотало, загнусавило что-то.

Не боясь больше выдать своё присутствие, Маринка двинулась в их сторону и нечаянно споткнулась о Еву, прячущуюся здесь же в темноте.

Вскрикнув, та замахала руками и попала Маринке по носу кулаком.

От боли в глазах полыхнули искры, пошли плясать сиреневыми кругами, и  Маринка на время ослепла.

Что-то грузно прошлёпало мимо…

Закричала Грапа.

Ругнулась Матрёша.

А потом Маринку резко потянуло в сторону и, впечатав во что-то мягкое, зашвырнуло в пустоту…

Очнулась Маринка в луже вонючей жижи на полу. Рядом валялся перевёрнутый таз да скрючилась скулящая Ева.

Комнатушка была незнакомая, необжитая.

Обстановка состояла из развалившейся печи и косо отодвинутого от стены тяжёлого ларя.

Маринка успела заметить, как кто-то косматый да широкий, смахивающий на горбатую старуху в обносках, с гаденьким подхихикиванием прохромал за печь.