Софья Прокофьева - Кольцо призрака Страница 26

– Ну? – прищурясь, спросил Андрей.

Анна неуверенно провела рукой по атласу. Все неровности кожи сухо и неприятно цеплялись за зеркально-гладкий шелк. Анна потрогала пальцем высокий черепаховый гребень. Еще темно-алая роза, тоже из шелка.

– Можно, отдерну штору? – тихо попросила Анна.

– Нет, – резко сказал Андрей.

– А теперь вам все это необходимо надеть. Все! Пренепременно! – весь извиваясь от нетерпения, ввязался Лапоть, глаз его был недремлюще зорок. – Для вас подбирал, специально. Полный комплект. Знаете, сколько всего перерыл? Анна, только представьте… вы в этом костюме! Гениально!

Анна вдруг почувствовала стянутость волос от висков к затылку, словно невидимая рука с силой прихватила их сзади. Она невольно глянула в зеркало на стене и увидела свое неясное отражение. Да, это она, только в чем-то льдисто-белом, блестящем. Призрачный этот блеск кое-где смягчали, падая каскадами, черные кружева. Высокую прическу скрепил черепаховый гребень, прихватив алую розу. Позади себя Анна увидела Лаптя, его распахнутые руки, будто он хотел вырвать ее из зеркала.

Тут зеркало, висящее на двух крюках, шорхнув по обоям, криво повисло, стукнул упавший крюк. Все исчезло с зеленовато-озерного стекла. Только забыто остался сиять слабый атласный локоть.

«Я это уже видела, только где, когда?» – но вспомнить Анна не могла, память, отключившись, молчала.

– Ничего, ничего, Анюточка. Хотя старинную вещь чуть не раскокали. Таких денег стоит, – втерся Лапоть, одергивая рваный рукав.

«И зеркало с ними заодно», – вздрогнула Анна.

Она отступила назад, оперлась о стол и вдруг влипла ладонью во что-то густое и клейкое. Подняла руку – вся ладонь была в загустевшей крови.

– Ой! – вскрикнула Анна и отскочила, с ужасом глядя, как на чужую, на свою руку, измаранную кровью. Теперь она видела: весь край стола забрызган крупными густыми каплями.

– Анна! Анечка! – Лапоть вывернулся откуда-то снизу и сбоку, простирая к ней коротковатые руки. – Вы что, вы что? Нет, правда, что вы подумали, честно? Это же мы петушка резали, петушка. Всего-то, а вы… Ну и капнули. Что особенного? Нормально.

Анна повернулась и опрометью бросилась в ванную.

– Нельзя туда, нельзя! А ну, назад! – тонким голосом завизжал Лапоть, бросаясь за ней.

Но нагнать Анну было невозможно. Не помня себя, она влетела в освещенную ванную и застыла, оцепенев, без мысли, без дыхания. В эмалевом углублении ванны лежал здоровенный черный петух с перерезанным горлом, вывернуто и неудобно запрокинув голову. Широкие гладкие крылья и одно перо, стоящее колом. В открытом глазу остекленела мертвая муть. Зарезанный петух вдруг резко и сильно брыкнул большой чешуйчатой ногой со шпорой, скользко царапнув ванну.

Анна тихо, всухую всхлипнула, попятилась и чуть не попала в приготовленные руки Лаптя. С его плеча свисало чистое полотенце.

– Я же говорил, просто петушок, – спокойно ухмыльнулся Лапоть, хотя в ушах Анны еще стоял его режущий визг. – Бульончик думаю сварить Андрюхе. Из деревни привезли. Петушок, золотой гребешок. У них там, знаете ли, все на навозе, все натуральное. Картошечка – во! Пусть хоть раз Андрюха поест бульон без химии. А вы уж сразу… Нервная какая! А помоемся мы на кухне. – Он настойчиво надвигался на Анну, и она отступила, боясь, что ее коснутся его широко загребающие руки. Она и не заметила, как очутилась на кухне. Анна с жадностью намылила ладони, смывая с них отвратительно-розовую пену. Взялась за край полотенца. Оно пахло чем-то свежим, будто сохло во дворе на веревке, под ветерком. Это полотенце как бы объединило их на мгновение, и Лапоть с ухмылкой удержал полотенце за другой конец. Тут только, в зимнем дневном свете Анна разглядела, что одет Лапоть в сущее, немыслимое даже рванье. Все было ветхое, засаленное, грубо, на скорую руку залатанное. Со старого башмака свалилась лепешка светло-серой дорожной глины и упала на линолеум.

– Поиздержались мы как раз в те поры, – не то оправдываясь, не то в какой-то остолбенелой забывчивости пробормотал Лапоть. Его остановившийся взгляд блеснул углубленным воспоминанием. – У кобылы моей сап, спина шелудивая, железы вздуты, все суставы болтаются, так она и сдохла по дороге… А? – вдруг вздрогнул Лапоть, как вздрагивает внезапно и грубо разбуженный человек. – Смешно, Анечка, да? Это из одной книжки. Вы думаете, я дремучий, а я начитанный.

Анна еще вытирала руки, а Лапоть как-то понемногу, незаметно потянул ее к себе, вкрадчиво перехватывая полотенце. Заговорил он тихо, словно у них была общая тайна, и никто, даже Андрей не должен был услышать ни слова.

– Мы сейчас поиграем немножко, да? – еле слышно проговорил он.

– Поиграем? – Èзумление Анны было столь неподдельно, что Лапоть, подыгрывая ей, подобострастно хихикнул. Но скованность смеха, его искусственность выдавали попытку лишь смягчить некую странность слов, все превратить в невесомый полет болтовни.

– Шуточки, шуточки, скоро Новый год, опять забыли? Народ посмешим, натащу всяких тряпок. В цирк снова сгоняю.

– Все вы врете, Эдик, – не выдержала Анна.

– Вру, а что? – остро прищурился он. Анна хотела выпустить полотенце, но с пальцев, не переставая, падали капли.

– За что? Зачем мне это? – вдруг с откровенной тоской почти простонал Лапоть. – Мало, что ли, я их навидался, голых животов этих? Имел счастье. Да кто ж меня когда стеснялся? А теперь, в такую минуту, нужен, черт подери, именно этот живот. Лично ваш! Другие на сегодня не годятся. Подавай им тот, который в данный момент, ну, пока что… Если бы просто голый живот, уж я б нашел сук всяких, без проблем. Для вас же, для вас, Анна, – Лапоть заговорил угодливо, вкрадчиво, – сами потом спасибо скажете. Если с кристаллом наладится, то и у вас тоже… Неужели не ясно? Кристалл для него – все, так уж сложилось. Не может он без него, считайте, как амулет. Сами попользовались, убедились, – он нечисто усмехнулся, но тут же спохватился, бочком глянул на Анну. – Отсюда всякие его настроения, нервы, вы же первая страдаете. Но вы мне поверьте, слышите, Анна: они помогут. Как именно, не знаю, но помогут. Только им надо угодить, подольститься. Вы, главное, помните: это для Андрея, для его здоровья, для вас, наконец. И тогда, ничего, ничего, это только сначала, с непривычки. Надо, Анна, надо, – воспаленный взгляд его был полон неразбавленного мрака.

– Значит, так, – Лапоть уже приказывал, требовательно, властно. – Смотри у меня, чтоб без всяких штучек! Ляжешь на стол, юбку задерешь, нижние юбки тоже. На колготки наплюем, спустишь, и вс¸. Трусики тоже. Для этого главное – голый живот. – Анна с изумлением услышала, он говорит ей «ты». – Что уставилась? На живот тебе положу книгу, а ты будешь держать две свечи. Когда явятся… он, они… – Лапоть задохнулся, облизал горячим языком пересохшие губы. Мертвея лицом, быстро оглянулся. – Кто придет, не знаю, наперед неизвестно. Гляди у меня: не визжать, не дергаться, убью! Я их буду спрашивать, а ты молчи. Лежи, молчи и не шевелись. Ты только… – Вдруг он склонился в каком-то нелепом поклоне. И голос притих, обретя почтительность, – ты только помни: ты – донна Анна, а он… – голоса Лаптю не хватало, он задыхался, – он… он… Дон Жуан.