Карин Эссекс - Влюбленный Дракула Страница 26

К будущей теще он проявлял столько внимания и предупредительности, что она расцвела на глазах, позабыв о своих недугах. Что касается Морриса Квинса, предмета ее недавних обличений, миссис Вестенра делала вид, что не замечает его. Пресловутый мистер Квинс сидел рядом со мной, а доктор Джон Сивард напротив, причем последний почти не сводил с меня глаз. Трое друзей намеревались завтра отправиться на яхте в Скарборо, однако выяснилось, что мистер Квинс не сможет к ним присоединиться: нынешним утром он, совершая верховую прогулку вдоль берега, упал с лошади и повредил правую руку, которая теперь покоилась на перевязи.

— Лошадь споткнулась о камень, и я перелетел через ее голову, — сообщил он с сильным акцентом, которого мне никогда прежде не доводилось слышать. То был не обычный американский акцент, с которым я была знакома. Когда я спросила мистера Квинса, где именно в Америке он проживает, он бросил: «в Нью-Йорке», сопроводив свой ответ таким удивленным взглядом, словно само предположение, что он может жить в каком-то другом месте, представлялось ему недопустимым. Некоторые слова он произносил как чистокровный англичанин, и я даже предположила, что свой акцент он приобрел в Оксфорде. А может быть, все состоятельные люди в Америке разговаривали именно так. По словам мистера Квинса, он весьма сожалел о том, что не сможет принять участия в завтрашней морской прогулке, ибо поврежденная рука делает его бесполезным членом экипажа.

— Во время такого плавания лишний балласт совершенно ни к чему, — со вздохом изрек он.

Приглядевшись к нему внимательнее, я решила, что для описания его облика лучше всего подходит слово «стремительность». Легко было представить, как он во весь опор несется верхом по каменистому йоркширскому берегу, и волны лижут копыта его лошади. А вот поверить в то, что такой заядлый наездник позволит лошади выбросить себя из седла, было куда труднее. Роста Квинс был примерно такого же, как и его друг мистер Холмвуд, однако отличался более крепким сложением. Тугой крахмальный воротничок с трудом сходился на мощной шее. Его руки, крупные, но в то же время красивые, с длинными пальцами и овальными ногтями, буквально заворожили меня. Никогда прежде я не видела у мужчины таких ухоженных рук и тщательно подпиленных ногтей; тем не менее они свидетельствовали не об изнеженности, а о незаурядной силе. Когда Квинс брал стакан с вином, тот почти исчезал в его мощной ладони. Если мягкие пряди Артура Холмвуда обрамляли его лицо подобно жидкой бахроме шали, на голове Квинса красовалась роскошная копна густых волос прекрасного орехового цвета.

Улыбался он не часто, но, когда это случалось, его крупные ровные зубы поражали взгляд своей белизной. После всех предостережений миссис Вестенра я ожидала встретить наглого американского авантюриста, чей характер виден с первого взгляда. Однако Моррис Квинс принадлежал к людям совсем другого разбора. Он смотрел на мир с откровенным любопытством художника, но его большие карие глаза ни в малой степени не выдавали того, что творится у него на душе. Выражение лица его оставалось неизменным, глядел ли он на ростбиф, лежавший на тарелке, на вино в своем стакане или на Люси, отвечавшую на вопрос доктора Сиварда. Больше всего он — я имею в виду Квинса — разговаривал со своим другом Холмвудом, обсуждая возможные изменения в курсе ветра и влияние этих изменений на намеченную морскую прогулку.

Миссис Вестенра делала вид, что прислушивается к их разговору, но взгляд, без конца скользивший по столу, свидетельствовал, что на уме у нее иные заботы. По всей вероятности, она следила, с какой скоростью гости опустошают свои тарелки, полагая, что отменный аппетит едоков служит показателем высоких кулинарных качеств угощения.

Доктор Сивард, быстро покончив с едой, принялся, как я уже сказала, пожирать глазами мою скромную персону. Нисколько раз он пытался завязать со мной разговор, но я отделывалась односложными ответами. Сознание того, что человек этот находит меня привлекательной, пробуждало во мне застенчивость и робость. Когда нас представили друг другу, он крепко сжал мою руку и взглянул на меня так жадно, словно я была лакомым блюдом, для него куда более желанным, чем кушанья, которые подавались за столом.

Будучи врачом в частной клинике, доктор Сивард, в отличие от своих товарищей, не принадлежал к разряду состоятельных людей, во всем его облике ощущалась некоторая надменность. По всей видимости, он полагал, что имеет право свысока поглядывать на окружающих, ибо значительно превосходит их по уровню интеллекта. Свою фамилию он произнес с подчеркнутой отчетливостью, пояснив, что именно так ее произносят на севере Шотландии, откуда он ведет свой род.

В какое-то мгновение оживленная болтовня за столом затихла, и миссис Вестенра не преминула направить разговор в наиболее занимательное для нее русло.

— Доктор Сивард, я хотела бы посоветоваться с вами по поводу своей грудной жабы, — провозгласила она.

Артур Холмвуд принял в завязавшейся медицинской беседе самое заинтересованное участие, предоставив Люси и Моррису Квинсу в неловком молчании сидеть напротив друг друга. Люси перекатывала горошины по тарелке и наблюдала за их передвижениями так сосредоточенно, словно в жизни не видела ничего более любопытного. Зная, что обычно моя подруга за словом в карман не лезет, в особенности в обществе мужчин, я наблюдала за ней не без удивления. Причины, по которым она не считала нужным замечать существование мистера Квинса, представлялись мне неясными. Голос последнего, обращенный непосредственно ко мне, заставил меня отвлечься от размышлений.

— Мисс Люси сообщила нам, что вы обручены, мисс Мина, но сейчас ваш избранник в отъезде. Возможно, наш добрый друг и отличный врач Джон Сивард сумеет воспользоваться его отсутствием и завоевать ваше расположение?

— Мистер Квинс! — укоряюще воскликнула миссис Вестенра, сопроводив свои слова гримасой оскорбленного достоинства. Реакция доктора Сиварда, покрасневшего как вареный рак, была куда более искренней.

— Я понимаю, что должен просить извинения за свою бестактность, но, говоря откровенно, я ничуть о ней не сожалею, — заявил Квинс, и лицо его осветилось белозубой улыбкой, блеснувшей, как солнечный луч. — Я привык называть вещи своими именами — так принято в городе, где я родился и вырос, — и я не вижу в этом ничего плохого. Джон мой лучший друг, а с мистером Харкером я не имею удовольствия быть знакомым. И мне хотелось бы знать, мисс Мина, достоин ли он вас?

— Придержи язык, Квинс! — поднимаясь со своего места, рявкнул Артур. — Неужели все мои наставления по части хороших манер прошли для тебя даром? Мисс Мюррей, заклинаю вас, простите этого американского невежу, другом которого я имею несчастье быть.