Невеста - Эли Хейзелвуд Страница 26

Запах становится больше, чем просто проблемой. Он вторгался, кружил, витал, неотступно преследуя его. Он въедался в нос, временами становясь особенно концентрированным.

Они почти не прикасались друг к другу. Но однажды, когда её запястье случайно коснулось его рубашки, он поймал себя на том, что отрывает кусочек ткани с того места, где запах был особенно сильным. Он сунул его в карман и теперь повсюду носит с собой.

Даже когда он уходит, чтобы её избежать.

Взломать дверь оказалось сложнее, чем я ожидала, но ненамного. Щелчок замка, и я замираю, раздумывая, не зайдёт ли ко мне охранница — суровая оборотница по имени Джемма, кажется. Через минуту я решаю, что мне ничего не грозит, и толкаю дверь.

Комната Лоу такая же красивая и интересная, как моя. Акцентная стена и потолок с балками создают уютную, спокойную атмосферу. Однако мебели здесь меньше, и хотя, должно быть, Лоу живёт здесь гораздо дольше меня, я вижу две коробки для переезда, сложенные в углу, и пару картин в рамах, прислонённых к стене в ожидании того, чтобы их повесили.

Ступая по паркету, выложенному ёлочкой, я чувствую холод подошвами ног. Я точно знаю, что ищу — телефон, ноутбук, возможно, дневник под названием «Тот раз, когда я похитил Серену Пэрис» с легко взламываемым замком — но не могу удержаться от небольшого осмотра. Несколько полок уставленные классикой, художественной литературой, но в основном — толстыми, глянцевыми книгами по искусству, страницы которых пестрят изображениями прекрасных скульптур, странных зданий и картин, которых я никогда раньше не видела. Ванная сверкает чистотой, за исключением угла, где аккуратно стоят зубная щётка в виде единорога, клубничная зубная паста и детский шампунь без слёз. Его гардероб по-военному упорядочен: все рубашки однотонные, все брюки аккуратно сложены, неизменно хаки или джинсы. Единственное исключение — костюм, который он надевал на нашу свадьбу.

Мой муж, как я обнаружила, носит обувь сорок четвёртого размера.

Я обыскала всё в поисках электроники, но безрезультатно. Мне правда не нужно было знать, что Лоу Морленд ненавидит беспорядок, что он невосприимчив к неизбежному накоплению бесполезных безделушек, которым подвержены все мы. Он владеет тем, что ему нужно, а всё, что ему, похоже, нужно, это одно зарядное устройство, миллион пар сменных боксёров и флакон силиконовой смазки. Я нашла его в прикроватной тумбочке, подняла и тут же выронила, будто это осиное гнездо.

Ладно. Мне не нужно было знать, что он… Но его девушка уехала развлекаться с моими людьми, и… ладно. Это совершенно нормально. Я больше не буду об этом думать.

Начиная с этого момента.

На стене висит всего одна фотография: молодая Ана и красивая женщина средних лет, у которой такой же, как у Лоу, характерный цвет волос и острые скулы. Чем больше я всматриваюсь, тем яснее понимаю, что не считая глаз, Ана совсем не похожа ни на мать, ни на Лоу. Если они пошли в отца, то, должно быть, взяли от него разное.

Я обыскиваю пространство под подушками, за изголовьем кровати, в письменном столе. Очевидно, Лоу не держит ноутбук в спальне, и весь этот взлом начинает казаться бесполезной затеей. Я почти сдалась, когда попробовала открыть нижний ящик комода и обнаружила, что он заперт. Надежда забурлила внутри меня. Я бегом возвращаюсь в свою комнату и беру свою шпильку для волос.

Я не знаю, чего ожидать от запертого комода — может быть, ожерелья из клыков вампиров, или дополнительной смазки, которую он покупает оптом, или ящика, полного Wi-Fi карт с прилагающейся открыткой («Бери сколько хочешь, Мизери!»). Но никак не набор карандашей и блокнот для рисования. Я хмурюсь, беру его, открываю и осторожно раздвигаю страницы, чтобы ничего не порвать.

Поначалу мне кажется, что я смотрю на фотографию. Настолько красиво, точно и кропотливо выполнен рисунок. Но потом я замечаю размазанные пятна, линии, которые иногда выходят чуть ли не за края, и нет. Это рисунок — архитектурный чертёж хранилища, выполненный безупречно.

Сердце забилось громче, но я не могу сказать почему. Дрожащими пальцами я начинаю перелистывать страницы.

Здесь есть наброски комнат, офисов, витрин магазинов, пирсов, домов, мостов, станций. Большие и маленькие здания, статуи, купола, хижины. На некоторых изображены только фасады, а на других — внутренняя планировка и мебель. На некоторых по краям набросаны цифры и векторы, другие раскрашены. Все они безупречны.

Он архитектор.

Я забыла. Или, возможно, у меня никогда не было чёткого представления о том, что это значит. Но глядя на эти рисунки, я чувствую, как внутри меня рождается понимание — страстная любовь Лоу к изысканной архитектуре, великолепным зданиям и завораживающим местам.

Он всего на пару лет старше меня, но это явно не работа дилетанта. Здесь есть мастерство, страсть и талант, не говоря уже о времени, которого, как мне кажется, у него теперь просто нет, чтобы посвящать его красоте и милым рисункам, учитывая, что он Альфа своей стаи, и…

Это слишком. Я слишком много думаю об этом — о нём. Я захлопываю альбом слишком резко и кладу его обратно, откуда взяла. Из-за этого из самого конца блокнота что-то выпадает.

Портрет.

Сердце замирает, когда я спешу его поднять, ожидая — нет, будучи уверена — что увижу на нём улыбающееся лицо Серены. Пухлые губы, приподнятые глаза, узкий нос, острый подбородок — всё это так знакомо, что я думаю, это должна быть она, потому что чьё ещё лицо я могу знать так хорошо? Это может быть только лицо Серены, или…

Моё.

Лоу Морленд нарисовал моё лицо и засунул его на самое дно нижнего ящика. Не знаю, когда он успел так внимательно рассмотреть меня, чтобы передать столько деталей: серьёзный, отрешённый вид, сжатые губы, лёгкие завитки волос у края уха. Но вот что я знаю: в этом рисунке есть что-то резкое. Жгучее, пылкое и необъятное, чего нет в других набросках. Сила, мощь и масса чувств были вложены в создание этого портрета. Масса. И вряд ли положительных.

Я хмурюсь. Сглатываю. Вздыхаю. Затем шепчу: «Я тоже не в восторге, Лоу. Но я же не рисую тебя с рогами в своём дневнике».