Нарисую себе сына - Елена Саринова Страница 3

— Нет, маэстро. И вообще… как хочу, так и пишу. А, если вам не нравится, можете от меня отказаться. Хотя, мне будет жаль.

— И почему, позволь узнать?

— Потому что вы мне нравитесь, не смотря на ваши постоянные вопли и балаганные шляпы.

Мужчина, устало плюхнулся на каменный парапет:

— О, лучистая Мадонна… Это — не ученица. Это — сущее наказание на мою… Иди сюда.

— Ну, иду, — буркнула я, опускаясь рядом с учителем на прогретые камни. Потом потерла свободной рукой нос и вздохнула. На этот раз — совершенно искренне: ну разве мой многострадальный педагог виноват, что у меня — все «сквозь линзы»? — Маэстро Бонифас.

— Что, Зоя? — ответствовал он уже вполне спокойно и, вдруг, неожиданно добавил. — Ко мне в мастерскую сегодня заходил твой многоуважаемый опекун.

— Да?.. И что ему было надо? — уныло отозвалась я, хлопая по вытянутым ногам своими шедеврами.

Маэстро поправил широкополую «тарелку»:

— Ты знаешь, я так и не понял: узнал, платишь ли ты за наши уроки.

— С чего, вдруг? Это уже давно — не его забота.

— Вот и мне невдомек, — дернул он худым плечом. — Зоя, он… тебя не обижает?

— Сэр Сест? — удивленно прищурилась я. — Не-ет. Он меня, наоборот, не замечает. Впрочем, как и я его. И очень надеюсь — наша взаимная «незримость» скоро станет реальной. Ведь мой день рождения уже через пять месяцев. Как и моя дееспособность.

— Ну-ну, — буркнул мужчина. — Двадцать один год. Лучистая Мадонна! А ведь я тебя помню еще веснушчатой большеглазой егозой с вечно кривыми косичками. Даже тот день, когда ты пришла ко мне в старую мастерскую на улице Колокольщиков и важно пропищала сразу от входа: «Дяденька — знаменитый художник, научите меня показывать другим то, что видно лишь мне».

— Угу, точно так и было, — засмеялась я, качнув своего учителя плечом. — И как вы находите, маэстро, я с тех пор сильно изменилась?

— Ты? — с насмешливым прищуром глянул он на меня. — Расстоянием от макушки до земли… Зоя.

— Да?

— Он интересовался твоими «особенностями». Скажи, эти, — замолк в тени шляпы маэстро, явно подбирая слово. — видения, они до сих пор тебя посещают?

— Видения? — глянула я в сторону моря, тоже с ответом не торопясь. — Ну да… Правда, сейчас уже реже, — и, еще немного подумав, решила добавить. — Последнее вы видели. И оно вам даже понравилось… Своими насыщенными тонами, — конечное «дополнение» вышло весьма ехидным. Маэстро понимающе хмыкнул:

— Еще бы. Та узконосая бригантина в схватке с грозовым штормом?

— Угу. Просто корабль. С нарисованным факелом на среднем парусе фок-мачты[5]. Без всякой иррациональности. А вообще, — вернулась я взглядом к своему притихшему соседу. — Мне пора, — и подхватила с парапета выцветшую папку на ручках. — За какой шедевр вы меня в следующий раз отчитаете?

Мужчина, поднявшись следом, тщательно задумался:

— А, знаешь, что? Раз у тебя так хорошо выходят именно корабли, отряжайся ко ты на нашу портовую пристань. Только, в этот раз, без своих линз на носу. Голубых, по всей видимости. Я прав?

— Маэстро, вы правы и… я постараюсь, — а что я еще могу ему «привычно пообещать»?

Конечно, я постараюсь… первые несколько минут. А потом плюну и спущу со лба очки. Потому что последние четыре года лишь так и храню свой личный, без всяких ярких красок и душевных потрясений мир. Потому что, по-другому у меня не получается. И Арс… Арсений, «кусач» и мое любимое «ботало» — тому самый болезненный аргумент…

* * *

СэрСест, тогда еще, просто Сест ди Федел[6], появился в нашем просторном доме тринадцать лет назад, в середине сентября и в день, когда у нас с братом шел принципиальный бой за главное сокровище острова «Дупло» — пирог с абрикосовым вареньем. Вот от этого «острова» меня Арс за ногу и сдернул:

— Ты! Ты! Я в следующий раз тоже так сделаю! Прицеплю тебя к штакетине за помочь! — нависнув тощей тенью над моей скривившейся физиономией, выдал он. Я же, не торопясь подниматься, пояснила:

— Иди к лысому дракону. И вообще, ты мне правую ногу сломал.

— Да ну? — оба уставились мы на так и не покоренный, бородавчатый ствол оливы. Один — с явным сомнением. Другая — с сожаленьем (ведь совсем немного не долезла). В этот момент порыв ветра, петляющего меж деревьями сада, донес до наших носов вожделенный аромат. Мы с братом настороженно переглянулись. — А ну, пошевели.

Я опустила взгляд на собственные босые пальцы, торчащие сейчас из травы в соблазнительно выгодной диспозиции (между расставленными братскими ногами) и… великодушно вздохнула:

— Ладно: на счет «три».

— Три!

— Ботало! — подскочив с земли, ухватилась я руками за нижнюю ветку оливы. — Я все равно быстрее.

— Как же, — пропыхтел с противоположной стороны Арс. — Вот, если б ты языком цеплялась, то уже на макушке была.

— Сам ты… Ай! Руку!

— Да как бы не так! Изыди, нечистая!

— Дурак! Люса тебя, богохамца, не слышит! Ай!.. О-ой… — пирог предательски разломился и, приложившись по дороге о пару веток, ушел прямиком в траву. Мы с Арсом угрюмо уставились друг на друга. — И ведь все из-за тебя.

— Не канючь. Трава то — чистая. После дождя.

— Я с травы есть не буду.

— Да? — глянул брат вниз и, вдруг, ухмыльнулся. — А уже и не успеешь. Приятной трапезы, Хвостик!

Пес, секунду назад подоспевший к нашему утерянному сокровищу, мотнул закрученной «кличкой». Арс расплылся в торжествующей улыбке.

— Вот только не надо! — тут же дошло до меня. — Ну и что, что это — твоя собака. Она в сражении не участвовала.

— Потому что в засаде сидела, — резонно заметил со своей ветки стратег. А потом поднес к голубым глазам пятерню. — О! Сколько у меня варенья.

— Ботало.

— И тебе приятной трапезы.

Вот на том наш принципиальный бой и закончился — вылизыванием пальцев на шершавых ветках оливы с обеих сторон от дупла. Правда, никто из нас место решающей битвы покидать не спешил, увлекшись новым занятием.

Мы в детстве с Арсением, вообще жили занятно. Хотя, порою не дружно. Как и положено близнецам. Вот только с собственным полом иногда выходила неразбериха — окружающие частенько в нем путались. Нет, на: «Парнишки, отойдите ко от лотка!», я предположим, не оскорблялась. Ведь все детство пробегала в коротких штанах с помочью через плечо. Хуже случалось, когда моего «мужественного» братца, вдруг, принимали за девчонку. Арс тут же надувался лягушкой и старательным басом выдавал: «Сам ты — дура в щетине». Я же ошалевшему незнакомцу поясняла: «Он, просто, миленький у нас очень. Да ведь, Арсеньюшка?» И тогда