Оттенки порочности - Джанин Фрост Страница 39

от очень незнакомых чувств, циркулирующих внутри меня. Я не могла решить, что было более смущающим; мысль о том, что он заставил меня заниматься сексом перед несколькими незнакомцами, или мысль о том, насколько меня не волновало это в то время. Была ли я на самом деле эксгибиционистом под всем своим контролем, завоеванным с трудом? Или он так сильно завладел моим телом и эмоциями, что сделал меня такой, вопреки себе?

— Чуть больше полуночи, — ответил он, сдвигаясь, пока не повернулся ко мне.

Я обнаружила, что была не готова смотреть ему в глаза, поэтому быстро закрыла свои, как будто я устала.

Я, должна быть, была не убедительна, так как его грудь начала вибрировать от смеха.

— Вижу, щиты в полную силу.

— Не понимаю, о чем ты, — сказала я, открывая глаза, потому что у меня не было другого выбора.

Его пальцы проследили мою ключицу.

— Всю свою жизнь ты скрывала, что ты есть, вплоть до серебряного сияние в твоих глазах и неповторимой внешности, которой ты очаровывала себя. Да, я понял, что это было твоей настоящей внешностью, когда ты поднялась из пепла в ней. Итак, за очень короткий промежуток времени, ты раскрыла свой истинный облик, свой настоящий аромат, свою родословную, свою силу, а сейчас и еще свою страсть. Ты чувствуешь себя разоблаченной, так что понятно, что ты пытаешься снова эмоционально спрятаться.

Я вздрогнула от его предельной точности. С сардонической улыбкой, он повернул меня в позу ложечки и затем притянул меня к своей груди. Теперь его слишком знающий взгляд был вне поля зрения.

— Лучше?

Я не отвечала, даже когда внутренний напряженный узел ослабился. Да, отсутствие необходимости смотреть на него помогло, но это не сравнимо со всем остальным. Он был прав; я чувствовала себя в высшей степени разоблаченной. Если бы я не была настолько физически удовлетворена, я бы даже встала и пошла прогуляться в попытке перегруппироваться.

Он вздохнул, как будто мог чувствовать мою продолжающуюся борьбу.

— Поможет ли, если я расскажу тебе один из моих глубоких, темным секретов?

— Да, — сказала я сразу. Я так мало знала о нем, а он знал обо мне больше, чем кто-либо за столетия.

Его смех пощекотал мою шею сзади.

— Очень хорошо, вот, что обо мне знает только Менчерес: мое настоящее имя не Ян.

Глава 27

Это заставило меня шокировано сесть.

— Что? — Неужели в его досье не было ничего верного?

— Это правда. Даже мои лучшие друзья не знают этого. Они встретили меня как Яна, когда мы были осужденными на пути в исправительные колонии Нового Южного Уэльса. Я слишком страдал от морской болезни чтобы сказать им, что это не мое настоящее имя. Умер бы от обезвоживания в этом рейсе, если бы Криспин не поделился со мной своей скудной едой и водой, запугав Чарльза и Тимоти делать то же самое.

— Вот почему ты ненавидишь лодки, — пробормотала я, вспоминая его комментарий в частном аэропорту Польши.

— О, действительно. Никто не праздновал изобретение полета больше, чем я. С самолетами, доступными для межконтинентальный путешествий, мне больше никогда не приходилось ступать на вздымающийся корабль снова.

Я уже рассказала ему слишком много, но по какой-то причине я еще кое-что раскрыла.

— Я огня боюсь, — призналась я. — Вот почему я чувствовала то же самое в отношении изобретения электричества. Но если твое имя не Ян, почему все так думают?

В его голосе прозвучали задумчивые нотки.

— В тысяча семьсот восемьдесят восьмом году в Лондоне Ян Мейнард убил проститутку и был приговорен к двадцати годам каторжных работ в австралийских исправительных колониях. Но Ян никогда не ступал на «Александра». Меня заменили на него за ночь до отправки заключенных.

— Почему? И как им удалось скрыть подмену?

— Жадность. — Его тон был небрежным, но его запах испортился. — Отец Яна подкупил охранников, чтобы мои протесты не были услышаны. Не могу их винить. У охранников был выбор между гневом богача, если они расскажут, или получить хорошую сумму в карман за молчание. Они сделали мудрый выбор.

— Ты очень снисходительный, — сказала я, ощущая весь гнев, который он не испытывал по отношению к действиям жадных охранников.

— Они не предавали меня. — Сталь окаймила его голос. — Я оставляю свой гнев на тех, кто это сделал. Я не случайно оказался в тюрьме в ночь подмены. Меня заманили туда под ложным предлогом. Видишь ли, мой отец также был отцом Яна, но виконт Мейнард считал Яна достойным спасения, поскольку он был его законным наследником. Я был просто прискорбным результатом его интрижки с его бывшей посудомойкой. Тем не менее, мы были примерно одного возраста и выглядели достаточно похоже, поэтому виконт Мейнард знал, что подмена сойдет ему с рук.

Я закрыла глаза. Такие жестокие классовые различия исчезли в последние столетия, но я хорошо помнила, когда они имели разницу между жизнью и смертью.

— Мне жаль. Это было непростительно с его стороны.

— Я тоже так думал, — сухо сказал он. — Особенно, когда он убедил мою мать согласиться с этим. — При моем резком вдохе он добавил: — Ее первоначальное предательство было, по крайней мере, понятно. Мой отец угрожал выгнать ее и ее нового мужа на улицу. Они были его арендаторами, поэтому он мог их выселить, а была зима. Если холод не убил бы их, наступила бы голодная смерть, а она была беременна.

— Какой монстр, — сказала я с ненавистью. Одной из истинных радостей моей работы, была в вершении правосудия над такими, как виконт Мейнард.

— Да, именно поэтому моя мама хранила молчание. — Он остановился на секунду. Когда он снова заговорил, его тон стал грубее. — То, что я узнал намного позже было то, что после подмены она не смогла этого вынести и рассказала все судьям. Мой отец отверг это как бред сумасшедшей и потратил много денег, чтобы заставить молчать всех, кто мог бы ей поверить. Затем он выселил их, как и обещал. Она умерла от пневмонии до рождения ребенка. Я не знал, конечно. Я был отправлен к тому времени. В течении почти двух десятилетий я ненавидел ее за предательство, а она все это время была мертва, потому что пыталась спасти меня.

Я закрыла глаза. Немногие вещи были так сокрушительны, как вес смерти любимого. Этот вес утяжелялся, когда усугублялся чувством вины. Я разрывала себя на части, размышляя о том, могла ли я что-то сделать, чтобы вытащить Теноха назад из тьмы, которая заставила его покончить с собой. От боли в его тоне и