Оттенки порочности - Джанин Фрост Страница 40

— Это была не твоя вина.

Эти слова были много раз сказаны мне Тенохом. Я не верила им, но мне все еще нужно было слышать их. Может быть, Яну тоже сейчас нужно.

Он выпустил смешок.

— Я не бросил ее умирать, но сделал почти все остальное. Я должен был в одиночку кричать о подмене весь путь от тюрьмы до исправительных колоний. Но мой отец сказал мне, что никто не поверит мне и я был запуган его положением, подкупленными охранниками и верой в то, что я, простолюдин, не смогу одержать победу над «лучшими», какими себя видели дворяне тогда. Поэтому я молчал.

— Возможно, ты не смог бы победить, — мягко сказала я. — Суды тогда отдавали предпочтение богатым и могущественным. — Они все еще это делали, слишком часто. — Плюс, твой отец был безжалостным человеком. Он, вероятно, заставил бы тебя замолчать, если бы ты проговорился.

— Что же я получил, играя в безопасность и недонесения властям? — резко ответил он. — Приговор за убийство, адское заключение и мертвую маму, которую я ненавидел прежде, чем узнал, что она была намного храбрее меня.

Так много вещей о нем теперь имело смысл. Я удивлялась, как кто-то, столь лояльный и благородный мог быть таким мятежным, презирающим закон, манипулирующим ублюдком. Теперь я понимала. Ян превратился в совершенную противоположность человеку, которым он был тогда, потому что он обвинял этого человека в своем заключении и смерти его матери. Не потому ли Ян умрет за своих друзей, но постоянно держит их на расстоянии вытянутой руки? Разве он не верил, что тоже заслуживает их любви?

Я не собиралась давить, спрашивая. Когда кто-то показывает вам свои шрамы, вы не тыкаете в них, чтобы узнать, какой из них причинит боли больше всего.

— Скажи мне, что твой отец заплатил за то, что сделал, — сказала я вместо этого. — Скажи мне, что он умер жестоко и мучительно.

Он издал признательный звук на горячность моего тона.

— Два десятилетия спустя, когда я вернулся в Лондон, я допросил его, чтобы выяснить остальное, что произошло. Потом я вырвал его горло.

Хорошо.

— Что на счет твоего брата?

Он вздохнул.

— Мне не нужно было его убивать. О, я хотел, так как он был в восторге от подмены в тюрьме, несмотря на то, что мы были дружны, как наследник и ублюдок. Но то, что Ян нарушил закон и отец отправил его к родственникам во Францию оказалось недостаточно, чтобы обуздать его садистские наклонности. В конце концов, он убил не ту проститутку и был убит ее любовником.

Справедливость восторжествовала, подумала я, но оставила это при себе.

— После того, как ты сбежал из исправительной колонии, ты решил оставить себе имя, которое тебя навязали. Почему?

Он так долго молчал, что я собиралась снять вопрос. Но затем он сказал:

— Полагаю, по той же причине, что и мой друг Чарльз, называющий себя Спейдом- инструментом, который ему назначили. Некоторые вещи вы не хотите забыть, чтобы не потерять урок, полученный с ними. Моим уроком было осознание, кто я. Я думал, что знаю, когда времена легкие, но то, кто ты, когда все плохо, и есть настоящая правда. На самом деле, именно поэтому я наслаждаюсь болью. Ты либо чувствуешь это, либо нет- никакой лжи, сломанного доверия и никакого самообмана. Тогда я думал, что я не убийца, как мой брат. Оказалось, что был. Когда я принял это, я сохранил имя Яна, как напоминание.

— Кого ты убил? — спросила я мягко.

Я почувствовала, как он положил голову на руку. Я хотела обернуться, но осталась смотреть в другую сторону. Может, ему нужна была иллюзия уединения, как и мне раньше.

— Надзирателя тюремной колонии. Он полюбил меня, и он был мерзким подонком, которого не волновало, что я не мог ответить ему взаимностью. После третьего или четвертого изнасилования, — он пожал плечами, будто это число больше не волновало его. — Я решил убить его. Знал, что буду висеть за это, но мне было все равно. Однажды ночью, я выманил его за пределы лагеря, под видом жажды его внимания. Затем я перерезал ему горло и побежал. Думал, что другие охранники поймают меня, но проходили дни и они меня не поймали, и тогда я понял, что сбежал. Тогда я понял, что это не имело значения. Я все равно бы умер. Ты слышала остальную часть истории.

Да. Менчерес нашел его, и родилась безграничная преданность Яна своему родителю.

— Спасибо, что ответил на мой вопрос, — сказа я ровным голосом. — Но я не согласны с причиной, по которой ты сохранил имя брата. Ты не был убийцей, как он. Ты был мстителем за обиды. Если я тогда выбирала тебе имя, то выбрала бы Аекитас.

— Латинское понятие справедливости? — Я почувствовала его смех, затем почувствовала прикосновение его губ к моей спине. — Иногда, маленький Страж, ты действительно восхитительна. Я настолько далек от «справедливости», насколько может быть человек. Я согласился бы на это, если бы был ироничным.

— Как я называю себя латинским словом «истина», когда все во мне ложь? — Заметила я.

Теперь его смех стал ниже.

— Да, и я снимаю перед тобой шляпу. Я думал, что я мятежник, но ты- само определение этого слова.

— На тебе нет шляпы, — пробормотала я.

— Нет, есть, — сказал он, подчеркивая свою точку зрения, подтягивая складку ткани между нами. Я закрыла глаза, когда почувствовала его голое, роскошное тело напротив моего. Всего несколько минут назад я была более, чем довольна, но сейчас голод усилился, как будто мне давно отказывали.

Почему я не знала, что секс с ним вызывает привыкание? У него не было бесконечного потока мужчин и женщин, преследующих его без причин. Но я не могла позволить себе так жаждать его. Это было почти так же опасно, как и наши рискованные обстоятельства. Он не только нашел вход в мои самые глубокие секреты; я боялась, что он также взломает дверь в мое сердце.

— Какое твое настоящее имя? — спросила я, надеясь, что его отказ от обличающего вопроса затормозит мои эмоции.

Я почувствовала, как он напрягся во всех смыслах. Я думала, что мое отклонение сработало, и он собирается уйти. Затем он сказал:

— Я скажу тебе при условии, что ты никогда не будешь называть меня так. Я давно решил сохранить имя Ян, Яном и останусь.

— Идет, — сказала я,