Александра Плен - Богиня Страница 4

Прошло два года и боль растворилась в тяжелой каторжной работе, ежедневных проблемах, приходах друзей, посиделках с бутылочкой вина, маленьких крошечных радостях. Больше всего я любила принимать роды, когда мы не успевали привести роженицу в больницу, приходилось останавливаться и прямо в машине готовить операцию. Появление на свет нового человека — это всегда чудо. Великое и грандиозное… Я просто застывала в ошеломлении, слыша первый громкий крик младенца, видя его первый вздох. И даже если мать была не очень добродетельна или не трезва, в этот момент я любила и ее. Любила за это рождение, за этот дар миру новой жизни.

Мне исполнилось двадцать восемь… Я жила в своей коммуналке и работала медсестрой. Теперь я уже понимала, что вряд ли я стану настоящим врачом, не было денег, чтобы закончить мединститут, да и все время отнимала работа. За мной потихоньку начали ухаживать мужчины. Приглашать в кафе, кино, в театры. Иногда коллеги, иногда пациенты… Было странно…

Почему-то, я всегда привлекала мужское внимание. Даже удивительно, потому что никогда к этому не стремилась… Я ведь не была писаной красавицей, и ноги у меня не от ушей, и грудь не пятого размера. Симпатичная, но и только. Стройная, небольшого роста натуральная блондинка, с тонкими чертами лица. Овальное личико, пухлые губы, голубые глаза — ничего особенного… Ах, да… Еще длинные белокурые волосы. Рядом работали более яркие и привлекательные девушки, сексапильные и обворожительные. Они заразительно хохотали и шикарно одевались, вызывающе красились и были в курсе всех сплетен и модных событий. Но мужчины приглашали на свидания почему-то меня. Чем я их привлекала? Не знаю… Возможно своим спокойствием, бесконфликтностью, или уступчивостью и мягкостью?.. Для меня всегда это было загадкой.

Марина частенько обвиняла меня в бесхарактерности. По-дружески, шутя и ругая мою нерешительность. Сама она уже два раза побывала замужем и решила не останавливаться на достигнутом. Я только улыбалась в ответ на ее дружеские подначки. Отвечала, что вода тоже мягкая и ласковая, но гранитные глыбы точит лучше профессионального скульптора, делая гладкими и круглыми.

— Люб, прости меня, но ты дурочка, — мы сидим с ней в летнем кафе в парке и пьем сладкий безалкогольный коктейль через трубочку (мне еще на работу в ночную смену).

— Почему? — на Маринку было сложно обижаться, она всегда говорила, что думала и выражения не выбирала.

— Если бы ты хоть раз подняла глаза с пола и посмотрела вокруг, то увидела бы — все мужчины смотрят только на тебя, — я удивленно подняла глаза и украдкой окинула взглядом кафе — ничего такого, — возмущенно произнесла я.

— Ну да, сейчас тут только мы и та мамаша с детьми, — фыркнула Маринка, — я иносказательно. Иногда я тебе завидую черной завистью. Тебе бы прийти в любой респектабельный ресторан и в тот же вечер ты оттуда бы ушла с миллионером. — Марина давно безуспешно пыталась подцепить на крючок богатого «папочку», но пока в ее активе были только менеджеры среднего звена и один мелкий чиновник.

— И ничего я не делаю такого, — буркнула я…

— Вот именно! — указательный наманикюренный палец подруги ткнулся мне в грудь. — Не делаешь. Потому, что тебе ничего не нужно… Эх, ну почему это бешеное обаяние досталось не мне, — притворно вздохнула Маринка. Она все же немного лукавила. Природа не обделила мою подругу. Ей досталась яркая внешность, умело подчеркнутая макияжем, неуемная энергия фонтанировала безудержным потоком, она заразительно смеялась и смешно рассказывала анекдоты (чем я похвастаться никогда не могла), многие мужчины увивались вокруг нее. Она уже два раза побывала замужем, но все по-прежнему была в поиске. А работала Марина в салоне красоты парикмахером, она еще с детства любила причесывать кукол и стричь им волосы (это объясняло ее пристальное внимание к длинноволосым Барби, из-за которой у нас и произошла первая ссора).

— Ну, хватит уже, — попыталась образумить ее я, мне всегда было не по себе, когда она начинала меня подначивать и задирать, — ты же знаешь меня.

— Вот именно, — вдруг сказала Маринка, и, помолчав, непривычно серьезно добавила, — наверное, этот призрак детдома все время будет висеть над нами дамокловым мечем.

— Да нет, — начала я и тут же была перебита.

— Да-да! Посмотри на себя… — тяжело вздохнула она, — ты прекрасный добрый человек, светлая душа, у тебя просто обязана быть счастливая крепкая семья, ты создана для этого. Ты бы видела себя со стороны пять лет назад, — она на секунду замолчала, как будто бы не хотела напоминать мне утрату, — ты сияла. Это было твое… Это я не создана для семьи, а ты… — Марина вдруг подсела на мою сторону и крепко обняла за плечи, — Если бы не детдом, ты бы уже нашла кого-то, была бы открыта и жизнерадостна, а не смотрела в пол, как ты делаешь пятьдесят процентов времени. Ты была бы прекрасной дочерью и женой, великолепной матерью… А сейчас что?

— Что? — спросила безнадежно…

— Ты прячешь глаза, бегаешь от мужчин как от черт от ладана. Твоя робость и неуверенность в себе переходит все границы… Когда ты смеялась последний раз? Когда пела, танцевала? Твой характер ведь совсем другой… Это все приют…

— Нет, — прошептала я, — не только…

— Не только, — согласилась она, — но он первый наложил свой отпечаток.

Мы помолчали… Я была не согласна. Точнее не совсем согласна с Мариной. Нельзя во всем обвинять приют. Да, то, что у нас не было родителей, или они умерли, или отдали нас, повлияло на наш характер не в лучшую сторону. Я болезненно застенчивая и робкая, всегда пряталась за спину Андрея, выходила «в люди» только с ним, соглашалась с его проектами и идеями, была послушной и безынициативной. Возможно, даже слишком. Марина. Ее неспособность остановиться на одном мужчине, постоянный безуспешный поиск идеала, постоянная неудовлетворенность собой и мужчинами ее окружающими.

— Почему ты не заведешь ребенка? — вдруг спросила ее я, — ладно я не могу, но ты то. Неясная тоска тоненько царапнула коготком, и сразу же отступила назад в темноту, туда, куда я загнала свои счастливые воспоминания о прошлом…

— С кем? — возмущенно уставилась на меня Марина…

— Было бы желание, а мужчина найдется, — улыбнулась я, — да хотя бы с этим твоим… Василием Павловичем… Я думала, она сейчас начнет опять куражится и шутить, а она вдруг серьезно и как то непривычно для себя ответила.

— Милая моя подруга. И это тоже страх, который остался от детдома. Вдруг со мной что случиться, авария (она с сожалением посмотрела на меня, как будто извиняясь за напоминание), смертельная болезнь, еще что. У меня никого нет, ни родителей, ни братьев, ни сестер. И моему ребенку светит только приют. Я не хочу ему такой судьбы.