Туда, где кончается Лес - Лада Монк Страница 4

Чем золотой диск Солнца, величественный и греющий, променять на позолоченные круглые гроши, холодные и мелкие?

Строят астрономы и астрологи высокие башни, чтобы ближе быть к светилам,

Чтобы, устремив зоркий глаз подзорной трубы к небосводу,

Искры и точки на нем считать,

Образующие фигуры, линии и туманности.

Для простого человека звезды немы, но жестом указать могут путь,

А предсказатель не столько видит кометы и созвездия,

Сколько слышит их.

Падают звезды к ногам астролога,

И кристальный звон тысяч осколков льется по облачным желобам,

Рисуя на синем куполе за ними хвосты и перетекающие, тающие линии,

Множится и эхом разносится по башне,

Полной пыльных томов, карт созвездий и магических свитков.

Дрожат звездные осколки в небе, звенят, поют, нашептывают.

Видны с вершины купола все поступки, шаги и дела людей,

А потому астрологи, говорящие со звездами, знают каждого человека еще до встречи с ним.

Видел я, как ты под черным, словно чума, флагом

Бороздил волны, которым пожрать тебя тошно было.

Когда флот королевства Карнандес

Осторожный король приказал затопить в реке,

Зовущей в его земли враждебных соседей,

Чтобы создать плотину и стену,

Запрещающую вторжение,

Суетливо бежали от баркасов и бригов полные матросов и инженеров плоты.

Где-то блестели и скрывались за натруженными серыми спинами фиолетовые и темно-синие,

Выкрашенные дорогими красками

Плащи герцогов и советников,

Наблюдавших за свершавшимся в монокуляры.

Тебя завлекли золоченые знамена и гербы.

Ни единым лицом не обнаруженный в бурлящих волнах и всеобщем волнении,

Ты подобрался к галеону королевской семьи,

Который последним,

Как особый знак противнику,

Должен был уйти под воду.

Ты связал короля, королеву, двенадцать принцев и принцессу,

Снял с них злато, платину и серебро

Бросил несчастных по разным каютам,

Чтобы последние мучительные мгновения провели они порознь,

Без важных признаний и слов,

А после тараном пробоину сделал и бежал,

Как катятся вниз по сходням тонущих судов крысы.

Придворные и инженеры были слишком далеко,

Чтобы помочь.

Завидев плот, на котором к противоположному берегу спешил ты,

Никто и не подозревал, что не монарха и семью его несут волны к земле.

А галеон «Королева Аннетта»,

На прощание взмахнув знаменами и гобеленами,

Скрылся под водой.

И мурены теперь выстригают клыками дыры в витражных иллюминаторах,

И морские звезды пожирают деревяные мачты, выкрашенные кошенилью в бордовый.

Лежит галеон на самом дне устья реки.

Паруса его раздувают холодные течения, а не ветер странствий.

Так и пало Карнандес,

Королевство без короля,

Без короны,

Без наследников,

В пучину смятения, распрей, раздоров,

Бесконечных герцогских войн за престол.

Так и закончились светлые дни королевства Карнандес.

Буря настигла галеон, когда объявился морской разбойник.

Заклейменный и отпетый, но всегда избегавший казни.

Видел я, как ты, в придорожных кустах скрываясь,

Застигал всадников и грабил их,

Морду хищную скрыв под пиратской банданой.

И не важно было тебе, откуда и куда мчит его верный конь.

Их не спасали попавших в твои лапы хитрости и зашитые в шляпы монеты да письма.

Ты обыскивал их, ты искал золото.

Видел я, как сегодня ты,

Выслушав песнь музыканта,

Которого пытливое сердце завело в мой лабиринт,

Которого золотой цветок покорил и заставил петь о сверкающих лепестках,

Которого совесть и честь уберегли от воровства и порока,

Прикончил певца, хозяина таверны и всех гостей,

Прикончил капитана и команду, что в верности твоей не сомневались,

Ведь есть у бродяг морских поверье,

Что дружба, омытая седыми волнами,

Крепче канатов пирса.

Греясь в кресле у очага, дремала единственная дочка старика-хозяина,

Юное создание в кружевном платье и с разноцветными лентами в волосах.

Навсегда пропал с ее прелестного молоденького лица девичий румянец.

Там, где иной бы побоялся занести руку,

Ты занес лезвие.

Темнота не скроет от моего взора ничего.

Кровавые следы, оставляемые на земле твоими сапогами,

Осветят для меня звезды.

Видел я исчезающую палатку странствующего доктора.

Всегда молодого, адски-рыжего и бездушного.

Видел и зелья, которые ты,

Заспиртованных младенцев и змей в бутылях переставляя,

Снимал с полок и в сумку свою укладывал.

Отлучился хозяин-бестия,

Задремал ученик его у входа в шатер, тканью со звездами завешанного,

И никто остановить тебя не смог.

Кабы не рождение у кочевых собратьев хозяина мальчишки,

То горел бы ты, пойманный, в раскаленной добела лаве.

Когда в очередной раз ты притворялся больным у разбитой дороги и просил милостыню,

Что же ты не кланялся кибиткам бродячего цирка?

Цветные флажки, игральные карты и колокольчики на атласных лентах уберегли тебя.

Доктор в расшитом звездами синем плаще

На рождении сына предсказательницы присутствовал,

Пока ты хозяйничал в его палатке.

На руках держал он друга твоему сыну,

Неприятеля твоему сыну,

Врага твоему сыну.

Золотом и серебром щедро одаренный,

Отпаивал лекарь новорожденного травами целебными,

Чтобы одарить его выносливостью и физической силой,

Пока ты для своего сына искал яд.

Не радуют тебя ни звон ребячьего хохота, ни блеск любящих преданных глаз.

Только дребезг и сверкание грошей радуют тебя.

Ты нерожденного ребенка в теле матери убить пытался,

Не нужны тебе были жена и сын,

Ведь золотые горы на троих не делятся.

Ни на миг не слабело в черством сердце намерение

Отравить кровь свою же, но в более юном теле.

Однако слишком жить хотел казненный за одно только желание появиться на свет,

Он, будучи таким же плутом, как отец его, саму Смерть вокруг пальца обвел.

Малец рожден был и улыбнулся тебе, обличая поражение убийцы.

И медлит Дэви Джонс с тем, чтобы наслать кракена на корабль пиратов,

Когда ты находишься у его бездны:

Даже на дне морском стал бы ты со скелетов и сирен снимать жемчуга.

Нет и не было тебе судии,

Не боялся и не стыдился ты,

Когда речь шла хоть о горсти монет,

Ни королей, ни герцогов, ни простолюдинов.

Из-под гильотины ты мог сбежать,

Лишь затронутый волосок оставив на лезвии.

Лгать честнейшим и мудрейшим не страшился ты

На бесконечных судах и допросах.

Так что же робеешь теперь передо мной?

Знаешь, что простой человек, если бы судил тебя,

Был тобой обманут,

Но от меня, говорящего со звездами,

Не скрыть ничего.

Да только нет у меня секиры палача для незваного гостя,

Не стану я тебя, даже если в многократной вине твоей убежден, убивать,

В чем и клянусь.

Молви же слово теперь, когда ты снова смел.

И звезды между тем обволокла молочно-белая дымка рассвета,

Стали они неразличимы на небосводе.

Засыпали созвездия, объятые мягким туманом Млечного пути,

И утихал их серебристый шепот.