Ключи от королевства (СИ) - Жюльетт Сапфо Страница 4

class="p1">— В ночь накануне торжества случилось лунное затмение. Это было зловещее предзнаменование. Тогда вы, глядя на небо, сказали, что королевская власть станет причиной моей смерти и что тягчайшее зло причинит близкий мне человек. О, почему я не отказался от трона в пользу моего младшего брата?! Ведь я не был рождён для высшей власти, ибо это бремя не для слабых плеч и мягкого сердца. Вы были правы, мастер Тарсис! Я умираю не по воле небес!

Тарсис не шелохнулся. Казалось, его ничто не могло удивить, он ко всему был готов и обо всём знал заранее.

— Я знаю, что Рихемир желал моей смерти, — продолжал король, — он, как когда-то его отец, с юных лет мечтал о троне. Но смел ли я подумать, что Розмунда стремится стать полновластной правительницей? О, мессир, как горько уходить из этого мира, оставив зло безнаказанным, а добро невознаграждённым!

Старик по-прежнему безмолвствовал, внимая речам своего государя.

— Когда-то, много лет назад, Ареморское королевство было самым могущественным государством, подчинив своей власти соседей и дальние заморские земли. Многочисленные войны возвысили Ареморскую династию, но сама страна была ослаблена внутренними беспорядками. Сын короля и знать подняли мятеж, сбросили правителя с трона и закололи мечами. Всю жизнь я хотел иметь сына и всю жизнь боялся его рождения. И словно зная о моём страхе, судьба наказала меня: моя жена Розмунда не познала материнского счастья. Я мог и дальше спокойно править страной, зная, что участь моего предка, принявшего смерть от собственного сына, со мной не повторится. Только вам одному я могу сейчас признаться, что на самом деле мне более всего хотелось понять, на ком из нас — на мне или на Розмунде — лежит проклятие бездетности. Да, да, мастер Тарсис, с тех пор, как она стала моей женой и не смогла понести от меня, я стал тяготиться мрачными мыслями. Мне казалось, что надо мной смеются даже мои приближённые, я и сам старательно избегал разговоров о престолонаследнике. Тогда я начал соблазнять молодых служанок и даже фрейлин королевы, но ни одна из них не зачала от меня. Я возненавидел себя, я презирал себя, я рыдал ночами, уверовав в своё бессилие. Государственные дела начали приходить в упадок, и никто не мог догадаться об истинной причине моей безучастности. Помните ли вы неудачную войну с кочевыми племенами? Моё безрассудство чуть было не привело Аремор к гибели…

— Избежать гибели королевства тогда помогли наёмники вождя фризов Альбуена, — вставил Тарсис.

— Да, мы с Альбуеном заключили союз, — отозвался Фредебод, и лицо его как будто оживилось. — Он помог мне одолеть кочевников, а я за эту услугу дал ему клятву сохранить независимость Фризии. Но поскольку Фризский доминион во все времена был для нашего королевства беспокойным и опасным соседом, я уговорил Альбуена скрепить наш союз важным условием. Его младшая дочь Аралуен осталась в моём дворце как знатная заложница. И вот тогда небеса смилостивились надо мной и подарили мне возможность не только познать счастье взаимной любви, но и радость отцовства.

Король на миг умолк, переводя дыхание. Мастер-приор не сводил с него взгляда, удивляясь про себя переменам в лице умирающего: тёплые воспоминания как будто изнутри озарили его глаза небесным светом.

— То был самый щедрый, самый счастливый день моей жизни, — снова заговорил Фредебод, улыбаясь в бороду. — Аралуен призналась мне, что ждёт ребёнка. Понимаете, мастер, моегоребёнка!

Он взглянул на Тарсиса, и мгновенная радость сменилась мрачной тенью, набежавшей на его суровое чело.

— Увы, наше счастье было кратковременным. Во дворце, среди фризов, которые приехали в Аремор вместе с моей возлюбленной, последовала вереница смертей. Мне не нужны были долгие размышления, чтобы понять, чьи руки творят злодеяния, но я бездействовал — я оберегал имя королевы. А она всё ближе подбиралась к моей Аралуен и моему ребёнку. Я знал, что эта жестокая женщина никогда не медлила с осуществлением своих чудовищных замыслов, и принял единственно верное решение — отправить любимую и младенца в Фризию. Только так, разлучившись с теми, кого любил больше всего на свете, я мог спасти их от гибели…

После этих слов Фредебод умолк и перевёл взгляд на пляшущие языки пламени. Дыхание его становилось глубже — жизнь медленно покидала его тело. Внимательный Тарсис заметил это, а по облику короля догадался, что тот ещё не договорил, и потому сам обратился к нему:

— Мой государь, в начале нашего разговора вы упоминали о какой-то просьбе. Я покорно жду выражения вашей воли и клянусь небесами, что исполню её, какие бы трудности не встали на моём пути.

— Я знал, что могу довериться вам, мастер Тарсис, — тихо проговорил король, и в его гаснущем взоре вспыхнул огонёк надежды. — Теперь вы знаете, что где-то за пределами Аремора живёт родное мне существо, мой единственный ребёнок, которого я никогда не увижу. Вы должны найти моего ребёнка, мессир, ибо он — прямой потомок Ареморской династии, моё единокровное дитя и… мой наследник на троне королевства. Такова моя последняя воля. Судьба самого дорогого мне человека — в ваших руках, мастер Тарсис. Я верю в вас, в ваши решительность, верность и благоразумие, а потому покину сей мир без тревоги и печали.

Мастер-приор Тарсис наклонился к умирающему королю.

Глава 3

Открыв глаза, Ирис не сразу смогла понять, где находится источник потревожившего её сон звона: в её голове, как и прежде, или, может, эти мерные гулкие удары доносились со стороны монастырской колокольни? Если так, то колокол либо призывал обитательниц монастыря на службу, либо случилось нечто важное: к примеру, приезд какого-нибудь высокого гостя, который покровительствовал монастырю.

Отчаянный звон повторился снова: в сонном затишье подвала он был похож на гневный и жалобный крик. А может, Ирис так только казалось, и этот крик рвался из её груди, из самого сердца?.. Боль в спине напоминала ей о падении в трапезной, но горше всего было у девушки на душе: от обиды и унижения. Она могла умереть в этой тёмной, грязной келье, беспомощная и всеми забытая, и никому не было бы до этого никакого дела. Хотя нет, единственным человеком, проявлявшим к ней искреннее сострадание, был Хэйл, монастырский истопник.

Собственно, Хэйл, мастер на все руки, выполнял в Приюте Разбитых Судеб самую разнообразную работу: чинил кровлю, мебель, колол дрова, выносил помои, чистил отхожие места. Послушницы и монахини редко называли его по имени: с «лёгкой» руки настоятельницы Хэйл получил прозвище Дед. Это был неуклюжий, подволакивающий правую ногу великан, с простодушным лицом, вечно покрытым сажей