Евгения Соловьева - Загробная жизнь дона Антонио Страница 41

Она снова была на «Розе Кардиффа», но не капитаном, а юнгой. Последний день – юнгой. Последний день веры в то, что она – просто человек, обыкновенная девушка, пусть и с капелькой удачи.

Марина замешкалась перед меловым кругом ровно на один миг – поймать взгляд Неда и ободряюще ему улыбнуться.

«Я справлюсь, Нед, не беспокойся за меня».

Она врала. Выходить с ножом против капитана Фитиля – сущее безумие. Но других вариантов не было. Или дуэль – или стать его девкой. Нет уж. Наследница герцогства и валлийская графиня – слишком жирный кус для мелкого пройдохи, подавится. Даже если Марина при этом погибнет, все равно. Нет.

Второй взгляд она бросила в утреннее море. Мертвый штиль. Самое время команде законопослушного купца и самую малость пирата развлечься. Кровью и смертью, как в старых валлийских сказках.

– Вперед, юнга, не дрейфь! – выкрикнул Смолли.

Жадные взгляды, тесный круг. Вся команда высыпала на ют, даже марсовый слез, чтобы ничего не пропустить.

Фитиль – раздетый до пояса, загорелый и поджарый ублюдок выше Марины на голову и тяжелее в полтора раза, – уже ждал, ухмыляясь и красуясь. Не верил, что его может завалить юнга. Да что там юнга – девчонка шестнадцати лет!

– Еще не поздно передумать, малыш Морган, – ласково предложил Фитиль, выразительно похлопывая ладонью по бедру. – Иди ко мне, я все прощу!

Загоготал, донельзя довольный собой.

Из толпы матросов тоже раздались смешки, но намного меньше, чем ожидал Фитиль. Не иначе Нед постарался. Напомнил джентльменам, что за три года, пока на «Розе Кардиффа» ходит юнга Морган, удача от них не отвернулась ни разу. А может быть, рассказал им одну из своих страшных сказок о морских духах и прочей небывальщине.

Жаль только, все это просто байки. Юнга – всего лишь юнга.

Всего лишь?

Нет.

«Я – Генри Морган, дитя фейри, морское счастье. Я – воплощенная удача!»

– Я не прощу, Фитиль, – ровно сказал Генри Морган, бросая еще один взгляд в море. Его море. – Ты нарушил клятву, ты умрешь.

Генри Морган переступил черту, оставив Марину где-то далеко на берегу.

Дуэль началась, матросы разом заткнулись и уставились на бойцов.

Фитиль сделал шаг, вальяжный и расслабленный, сверкнул на солнце нож, блеснули злые глаза. Шаг мягкий, по дуге, чтобы оказаться между противником и солнцем.

Морган тоже шагнул по дуге, щурясь на солнце и оценивая серьезность намерений Фитиля. Судя по наглой ухмылке, капитан не собирался убивать юнгу, лишь поглумиться и сломать. Что ж, это была его ошибка. Уже вторая.

Фитиль действовал предсказуемо. Бросился, нанес короткий колющий удар и отскочил, донельзя довольный результатом: левое плечо Моргана онемело, кровь из раны брызнула на палубу.

«Кровь морского счастья. Твоя последняя ошибка, Фитиль».

Морган отступил на шаг, потом еще – почти до борта, позволяя Фитилю поверить в свой испуг и растерянность. Но на самом деле ни испуга, ни растерянности не было. Генри Морган слушал море. Почти как обычно – течения, ветра, рыбы в глубине… Почти. Сегодня море отзывалось совсем иначе. Сегодня он сам был морем, и море гневалось. Морю было больно. Море желало убрать с палубы этого наглого глупого человечка, бестолково размахивающего окровавленным ножом, как будто нож может что-то сделать морю.

Смешно!

Морган улыбнулся.

Фитиль бросился снова – нервничает. Сообразил, но поздно. Море уже услышало зов крови, море идет. «Они – совсем близко, слышишь, Фитиль, этот крик, так похожий на детский?»

Словно во сне, Морган ускользал от ударов ножа – холодное железо причиняло слишком много боли, а человек двигался слишком медленно. И пока еще ничего не понимал.

На миг мелькнула мысль: может быть, не стоит?.. Капитан был добр, учил Моргана всему, что умел сам, заботился целых три года… Может быть, дать ему шанс?

Следующий удар Морган принял на свой нож, крутанул – и оружие Фитиля брякнулось на палубу. Всего лишь финт, показанный Недом, для него не нужно силы, лишь ловкость и капелька удачи. Правда, плечо все равно вывихнуто, слишком тяжел капитан. Но это уже неважно. В этой дуэли победит не тот, у кого здоровы руки.

Фитиль замер, оглянулся, не выпуская из виду Моргана. Сжал зубы, увидев свой нож у ног Неда, в дюйме за меловой чертой. На миг в его взгляде мелькнуло сомнение: не может юнге настолько везти просто так!

«Ну же, остановись! Слышишь, море уже гудит, и те, в волнах, встревоженно кричат. Это твой последний шанс, Фитиль!»

Но сомнение в глазах капитана исчезло. Моргану даже показалось, что Фитиль сейчас подберет свой нож, наплевав на законы дуэли.

– Правила, – уронил Нед и отшвырнул окровавленный нож ногой. За борт.

Матросы молча поддержали: давай, капитан, развлеки свою команду!

Капитан коротко ощерился на Неда, так же молча обещая спустить с него шкуру. Потом засмеялся, снова шагнул к Моргану. К беспомощному юнге, который теперь и ножа бы не удержал – правая рука повисла, как и раненая левая.

Вот только здесь не было беспомощного юнги. А были – морское счастье и его море, его братья и сестры, его ветра и течения.

– Остановись, капитан, – попросил Морган. – Или мы убьем тебя.

– И не мечтай, малыш, – ухмыльнулся капитан вопреки страху в собственных глазах. Фитиль понял, жаль только, уже не мог остановиться. – Я тебя и без…

Договорить он не успел. Слова потонули во внезапном гуле.

Гул нарастал быстро, страшно.

Всего удар сердца – и день превратился в сумерки.

Сначала обернулись матросы, кто-то перекрестился, кто-то помянул Дэйви Джонса. Последним обернулся Фитиль. А Генри Морган и так видел это. Сам был этим. Волной. Гигантской, мутной, поднявшейся безо всякого ветра волной, которая сейчас потопит их всех. Фитиля, Неда, Смолли, «Розу Кардиффа»…

– Нет! Только Фитиля, остальных – не трогать! – велел Морган. Кажется, даже вслух.

Нед никогда не врет, удовлетворенно подумал Генри Морган, когда под не слышные за грохотом воды вопли матросов волна обрушилась на палубу.

Обрушилась, завертела, оглушила – и отступила, смыв меловой круг и унеся с собой все байки и небывальщину. Отступила мягко и незаметно. Словно приснилась.

Марина осознала себя живой, лежащей на палубе. Сверху покачивался мокрый парус с зацепившейся за канат длинной водорослью. И долго, невозможно долго, над «Розой Кардиффа» висела тишина. Плотная, удушающая тишина. Она забивалась ватой в уши, прижимала к палубе. И вдруг разом взорвалась тонкими и резкими криками – так кричат дети или неупокоенные души. И еще селки.

Через мгновение крики селки заглушил вопль. Вой. В нем не было ничего человеческого. Словно того, за бортом, жрали заживо.