Евгения Соловьева - Загробная жизнь дона Антонио Страница 42

Этот вопль рос, ширился, лез в голову, выворачивал наизнанку… Подбросил с палубы… Нет, не с палубы. С постели.

Марина резко, рывком, села, выхватывая из-под подушки нож. Огляделась: все в порядке. Пол не качается, с щелястого потолка не льется вода, за окном кричат рыбные торговки, а не голодные селки. Она в таверне Джона Серебряной Ноги, в задней комнате. Именно здесь она и заснула после вчерашней попойки на всю Тортугу.

Она дома.

Выдохнув, она потерла висок тыльной стороной ладони. На миг зажмурилась до радужных пятен перед глазами. Отогнала последние отголоски безумного вопля из кошмара.

Сон, это был всего лишь сон. А Марина – дома, в безопасности.

Надо позвать Неда, умыться. Снова надеть камзол и образ бешеного пирата Генри Моргана, ведь внизу его ждут Торвальд Харальдсон и до дьявола дел. Не время быть нежной барышней и тосковать по родному Уэльсу.

Надо взять себя в руки, сейчас же!

Она бросила нож обратно на подушку, открыла рот, чтобы позвать Неда, и закрыла. Потому что нож зазвенел как-то неправильно. Не обо что ему было на подушке звенеть. Или было?

Обернувшись, Марина замерла.

Рядом с ножом лежала золотая птица. Растрепанный, словно из всполохов пламени, феникс. Тот самый феникс. Месса, апельсины, Тоньо, гневное курлыканье огненной птички…

Жар залил сначала шею, затем щеки, поднялся к ушам. Слишком живо вспоминалась бесстыдно сладкая греза, отдавалась тяжестью внизу живота, и губы сами собой ловили то ли прохладный мандариновый шербет, то ли губы испанского дона.

Марина встряхнула головой, прогоняя наваждение, и осторожно тронула птичку.

Золото, всего лишь золото. И неожиданное разочарование, словно она впрямь ожидала, что феникс затрепыхается и сам взлетит ей на руку.

Это была брошь. Очень странная, сделанная вроде и небрежно, но в то же время четко прорисованные мелкие перышки и даже коготки на птичьих лапках требовали редкого мастерства. И материал… золото, но почему-то разных оттенков, от почти белого до алого, и эти оттенки перетекали друг в друга, играя живым пламенем в ее руке.

Осторожно погладив феникса, словно тот был живым, Марина приколола его на свой берет. Что ж, раз феникс настоящий – значит, она все делает правильно. Наверное. Все равно страшно, и надо бы спросить Кассандру, но… потом.

Сейчас она не в силах думать о сказках, лучше вернуться к простой и понятной реальности.

– Нед! – позвала она вполголоса.

Одноглазый пират услышал и пришел. Тут же, словно ждал под дверью.

Он всегда слышал и всегда приходил вовремя.

Глава 20, в которой говорится о яичнице, сапоге и карликовых барсах

Пока одевалась и умывалась, Марина выслушала отчет Неда обо всем интересном, что случилось на вчерашней пьянке – разумеется, золотой заклад Моргана провожала до «Девяти с половиной сосисок» половина пиратской братии и осталась в таверне пить за моргановский счет. Это Марина сбежала почти сразу, предложив и Торвальду Харальдсону посвятить ночь здоровому сну, а день – чему-то более полезному, чем похмелье. К ее удивлению, норвежец согласился без дурацких вопросов. И теперь, если верить ругани по-норвежски за стеной, проснулся и искал свой утренний эль.

– Серебряная Нога велел передать, что начнет торги за два часа до полудня. Так что у вас, мой капитан, есть почти час на завтрак.

Марина вздохнула, поправляя перевязь со шпагой, надела берет, бездумно погладила золотую птичку по крылу. Прикосновение к золотым перышкам было приятным и как-то успокаивало. Словно слышалось курлыканье: «Все будет хорошо, моя Марина».

Позволив себе целый миг насладиться мечтой, она поправила берет и сжала губы. Дело, прежде всего – дело! Потом взяла пустую оловянную кружку и постучала в стенку, из-за которой доносилось фырканье и плеск воды:

– Торвальд, пора!

В общий зал они спустились вместе – впереди Марина, следом Торвальд и последним – Нед. В узкие окна общего зала, больше похожие на бойницы, заглядывало любопытное утреннее солнце, пока еще не ослепительно жгучее. В его лучах танцевали случайные пылинки, неведомо как ускользнувшие от метел и тряпок трактирных девиц. Лестница под ногами тихонько пела на разные голоса, с пола давно, наверняка еще ночью, смыли кровь и отскоблили пятна, а в воздухе витал упоительный аромат настоящей английской яичницы и сдобы с корицей.

Почти как дома.

Да что там, последние несколько лет именно эта таверна – единственный дом морского бродяги Моргана. Ее единственный дом.

Прямо на стойке черный Морж увлеченно вылизывал уши белой кошке. Кошка благосклонно принимала ухаживания.

Все было настолько упоительно-благостно и так напоминало сегодняшний сон-грезу, что Марине немедленно захотелось учинить хоть что-нибудь. Дабы не затосковать окончательно.

Сдернув с ноги сапог, она запустила им в мохнатых тварей. Те с обиженным мявом посыпались со стойки и удрали куда-то в сторону кухни.

Торвальд за спиной тихо хрюкнул:

– Ну ты грозен, капитан Морган. За что ж так бедных скотин?

Марина поглядела вслед улетевшей обуви, кивнула сама себе – пусть идти дальше в одном сапоге, зато тоска удрала вместе с кошками – и объяснила:

– Видишь ли, друг мой, еще полгода назад наш гостеприимный хозяин поклялся, что, если еще раз увидит Моржа рядом со своей Маргариткой, кастрирует собственноручно. Хотя, по моему скромному мнению, он не ценит своего счастья. Ведь тогда же он выручил целых двести золотых за котят карликового снежного барса…

– За кого? – переспросил норвежец.

– За котят очень редкого карликового снежного барса, – совершенно серьезно повторила Марина. – Удивительный пятнистый окрас, размером чуть меньше рыси, очень опасные звери. Успешно прикидываются обыкновенными кошками, но способны загрызть крупную собаку или человека, верны хозяевам. Умеют мурлыкать. Гости многоуважаемого губернатора Тортуги были чрезвычайно довольны, что им досталась этакая редкость. Купили сразу всех четверых. На развод, не иначе.

Полмгновения Торвальд ошалело моргал, а потом заржал. Громко и радостно, как ребенок. Шести с половиной футов детка, но кому это мешает радоваться жизни?

На ржание из задней двери показался сам Серебряная Нога, одетый в щегольской бархатный камзол с золоченой перевязью и треуголку с белым страусовым пером. Погрозил Марине пальцем:

– В следующий раз сам будешь продавать своих карликовых барсов!

Он кивнул гостям на столик, застеленный свежей льняной скатертью – небывалая роскошь, только для своих! – и, постукивая деревяшкой, покинул таверну через парадную дверь.

Судя по довольной ухмылке бывшего пирата, вчерашнее пари его немало развлекло. Впрочем, не его одного – наверняка пари уже обсуждают у губернатора, их благородие любят байки не меньше самих пиратов. Да и ничем, кроме должности и изысканных манер, от пиратов не отличаются. Не зря так прекрасно спелись.