Джейми Макгвайр - Эдем Страница 41

Я посмотрела на девушку за стойкой администратора: полные розовые щечки, рядом с которыми весело подпрыгивают светлые спиральки кудряшек; теплые карие глаза, а в них — маслянистая очарованность Джаредом. Я вспомнила это чувство. Джаред необыкновенно красив, один только его взгляд плюс уверенность в себе могли создать впечатление, что он человек известный в какой-то мере. Ладно, может, они и не демоны в человеческом обличье, но эта девица уставилась на моего мужа так, будто хотела его слопать.

— Все в порядке, — отозвалась я с фальшивой улыбкой, самой лучшей из всего имевшегося про запас набора.

Почему у меня такое мерзкое настроение? Непонятно. Да, совсем недавно коллега, которую я знала три года, прямо у меня на глазах превратилась в обугленного цыпленка. Вполне объяснимое поведение девиц вроде этой никогда меня особо не задевало. Не припомню, когда я в последний раз выказывала недовольство при виде официантки или студентки из моего колледжа, которые пускали слюни, глядя на Джареда. Причины могли быть разные, но главная — это мои округлившиеся формы.

Джаред вернулся ко мне и нашим чемоданам. В номере он положил багаж на кровать и огляделся. Комната была просторной и светлой, в отличие от других гостиничных номеров, в которых мне приходилось проводить время.

— Тут мило, — сказал Джаред.

— Я никогда не говорила, что тебе не удаются пустые разговоры?

Подойдя к Джареду, я улыбнулась и уткнулась лбом в его грудь.

Джаред рассмеялся и поцеловал меня в щеку:

— Нет.

Я пошла в ванную и сполоснула лицо. Пушистое полотенце пахло чистотой и цветами — слабое утешение тому, что мы не дома. Я застонала и потянулась. Живот, образно выражаясь, в полном расцвете плюс долгая поездка в машине — это не слишком удачное сочетание. Меня слегка пошатывало, все тело было напряжено.

— Поспишь или пойдем на пляж? — спросил Джаред, снял ботинки и сунул босые ноги в кожаные сандалии.

— Привлекательно и то и другое, но прогулка на пляж после безвылазного сидения в машине, пожалуй, лучше.

— Согласен.

Джаред протянул мне руку, и мы лениво побрели к уединенному пляжу у больших дюн. Нас обдувал летний ветерок. Пейзаж как на открытке: именно таким я представляла себе идеальный пляж. Джаред выбрал место и расстелил одеяло, сел, положив локти на колени, и уставился на океан:

— Как будто мы вернулись на Литтл-Корн.

— Почти.

Джаред глянул на меня снизу вверх:

— Посиди со мной.

Я замялась, решив поиграть в детскую неуверенность в себе:

— Они были хорошенькие.

— Кто?

— Девушки за стойкой.

Джаред хохотнул и встал на колени, положил ладони мне на живот и сказал:

— Нина, в тебе всегда было нечто такое, от чего я никак не мог отмахнуться. Даже когда я не хотел любить тебя, меня к тебе так и тянуло, я не мог думать ни о ком другом. Теперь ты моя жена и носишь нашего ребенка. Нет ничего прекраснее этого. Когда ты покрываешься потом оттого, что тебе тяжело носить Горошинку, это самое прекрасное зрелище из всего, что я когда-либо видел. А когда мы отправим Горошинку в детский сад и в первый день я увижу слезы на твоих глазах, это станет самым прекрасным из самых прекрасных зрелищ, какие я когда-либо видел. Потом мы будем отправлять детей в тренировочные лагеря, ты будешь утешать меня; и в каждую годовщину нашей свадьбы, и когда твои волосы поседеют. Каждый из этих моментов станет самым прекрасным из всех, что я когда-либо видел.

Он ткнулся носом мне в живот и обхватил меня руками за талию, а я шепнула ему, теребя его уши:

— Ты всегда говоришь именно то, что надо сказать.

Джаред поднял на меня взгляд.

— Если случится невозможное и на свете появится нечто более прекрасное, я не замечу. Все мое внимание, постоянное и нераздельное, направлено на тебя. Всегда и только на тебя.

— Только потому, что я плачу тебе, — с улыбкой ответила я.

Широкая белозубая улыбка ярко выделялась на загорелом лице Джареда.

— Отныне это не так. Когда женишься на своем начальнике, начинаешь платить себе сам.

Я игриво ткнула его локтем под ребра, а он не отпускал меня. Устроившись на одеяле, мы следили, как солнце медленно растворяется в оранжево-лиловых облаках и уходит за океан. Интересно, на другой стороне мира небо выглядит так же? А когда мы приедем в Иерусалим, увидим ли солнце до того, как родится ребенок?

Лежа на спине, я смотрела в небо. На востоке появились звезды, но солнечный свет, лившийся с запада, все еще затмевал их, не давал разгореться ярко. Джаред приподнял мою руку, я замерла.

— Что случилось?

Джаред улыбнулся и вытащил свой «глок»:

— Ты всегда устраиваешься на моем оружии.

— Ты взял пистолет? Боишься, что песчинки могут превратиться в ракушки? — улыбнулась я.

— Когда Другие начинают одеваться в панцири, невозможно узнать, кто представляет угрозу, а кто нет. Поэтому мы и не можем попасть в храм Гроба Господня так быстро, как хотелось бы. Я даже думаю, не взорвали ли твой «бимер» намеренно. Если им известен наш план — а я уверен, что это так, — и раз тебя не убило взрывом, они решат, что это происшествие отсрочит наш отъезд. Бексу придется поднапрячься, чтобы улавливать присутствие чужих, а то с моей… рассеянностью у нас могут возникнуть проблемы.

Я кивнула.

— Это нечестно, — хмуро сказала я. — У нас и так уйма проблем, а тут еще у тебя переизбыток чувств. Впрочем, если подумать, ничего нет честного.

— Судя по всему, у нас есть поклонники. Думаю, это очевидно. За нас борются Эли и Самуэль. А это само по себе большое преимущество.

— Что-то я этого не чувствую, — буркнула я.

Зазвонил мой мобильник. Снова Бет. Я зажмурилась.

Джаред взял телефон и отключил звук звонка. Потом сунул мобильник в холщовую сумку, которую я взяла с собой на пляж, и прижал меня к груди:

— Ты с ней попрощаешься перед отъездом. Она будет беспокоиться всего несколько дней. А потом ты ее утешишь. Она поругает тебя и забудет обо всем этом.

— Нет, не забудет.

Джаред глубоко вздохнул и обнял меня крепче:

— Я просто пытаюсь помочь.

— Знаю. Знаю, что пытаешься. Просто мне кажется, что я причиняю ей боль намеренно. Она единственная из всех близких друзей, кто не в курсе дела. Это несправедливо.

— Ты действительно хочешь посвятить ее во все подробности? И что еще более важно, считаешь ли ты, что она сможет это переварить?

Я покачала головой:

— Нет. Я знаю, что ты прав. Говорить ей я ничего не хочу, просто чувствую себя тряпкой. Хотя «тряпка» — это еще слабо сказано. Я плохая подруга, никчемный человек.