Медвежья кровь - Елена Синякова Страница 42

Впервые я хотел поступить не как всегда.

Не так, как было проще.

Я отпустил себя и позволил дать один шанс в тот день, когда вышел из леса, услышав выстрел, и неожиданно понял, что девчонка рада видеть меня.

Действительно рада.

Нет, ее страх и скованность никуда не делись, но, когда ее сердце застучало чаще, а тело обдало жаром при виде меня, сомнения растаяли в этом жаре, показав мне путь, по которому я хочу пройти.

Я хотел, чтобы она была моя!

Чтобы стала женой зверя, потому что, несмотря на свой страх, она принимала меня таким, каким я был. Истинным. Без попытки сделать из меня человека.

И теперь нам предстояла долгая и мучительная дорога, времени на которую почти не оставалось.

В этой ситуации радовало только одно: Иля действительно смирилась и приняла эту мысль, принимая с благодарностью мои попытки приблизиться к ней, делая это максимально аккуратно.

Она не подозревала, насколько тяжело это давалось и мне — не причинить боль, не испугать ее сильнее, не схватить и вжать в себя, чтобы она ощутила сполна хищную страсть и мою звериную натуру.

Я пытался приучить ее к себе, подкрадываясь и завораживая.

Но и сам себя ломал, уча насильно выдержке и силе воли, чтобы не касаться так, как хотелось мне самому: до синяков и ссадин на ее теле, до дрожи в кончиках пальцев, когда сложно понять, тебе больно или приятно.

Хищник во мне рычал и рвался на свободу, разрывая в клочья выдержку и мои добрые намерения сделать все как нужно.

— Это сложнее, чем я думал, — рыкнул я себе под нос, растягиваясь на траве, чьи краски уже наверняка пожухли и ушли вместе с летом, оставляя лишь сухую подстилку, на которой, впрочем, мне было куда удобнее лежать, чем в доме на чистом постельном белье.

Я не ушел далеко.

Просто не смог это сделать, всем существом оставаясь рядом с ней, чтобы ощутить ее радость от встречи с матерью.

Ее эмоции были настолько сочными, что порой я забывал, что Иля сама человек.

Просто люди редко способны на сильные эмоции. Чистые эмоции. Без примеси едкой зависти, злорадства, скрытой ярости за то, что кому-то дается больше, чем ему.

За это я не любил людей.

Они оставались лживыми и ненастоящими даже наедине с собой, всегда играя роли, которые им были выгодны в той или иной ситуации.

Иля была другой.

Я не знал, была ли она такой до изнасилования или это страх стер все лживые эмоции, за которыми обычно прятались люди, стараясь казаться лучше, чем они были.

Главное, что то, какой она встретилась мне, было идеальным для моего звериного восприятия.

Дьявол, у меня было полно проблем, но я продолжал лежать в лесу и прислушиваться к тому, что происходило в доме.

А ведь мог подняться и попробовать найти себе подобных, чтобы понять много вещей, которые на данный момент меня совершенно не радовали.

Начать хотя бы с того, что, с большой вероятностью, я был предателем…

Тем, кто пошел против своего звериного рода.

И это было тяжело осознавать. Омерзительно. Но сны, которые я видел каждую ночь с тех пор, как сбежал из лаборатории, возникали в моей голове не просто так.

Я верил, чувствовал нутром, что это были не просто мои мысли, а куски воспоминаний, которые провалились куда-то очень глубоко, но не ушли во мрак совсем и безвозвратно.

В них было много смертей.

Очень много.

Я убивал людей, что не было новостью.

И я убивал себе подобных, видя их распахнутые от удивления и неверия глаза. В те моменты своих снов я был полон ярости и желания отомстить. Желания наказать кого-то через эти смерти. Унизить его и причинить боль.

Кем он был? Я не знал. Не мог вспомнить, как бы ни мучил свой поломанный мозг.

Когда пытался углубиться в эти мысли, головная боль становилась просто невыносимой, пульсируя в висках и затылке и открывая доступ для всех ненавистных запахов и ощущений, от которых я отгораживался все это время.

Иногда я мечтал о том, чтобы погрузиться в полнейшую тишину, чтобы поблизости не было ни одной живой души и я смог бы блаженно закрыть глаза и расслабиться. Впервые за чертовски долгое изматывающее время.

А еще во снах я слышал голос.

Не тот, который я помнил из лаборатории.

И не тот, который вывел меня в лес, не дав умереть.

Он пел. Сказания о нашем роде. О великом, свирепом, но справедливом Праотце.

Пел так, что я просыпался и не мог дышать.

Этот голос был мне дорог, даже если я не мог вспомнить, кому он принадлежит.

Он был жив? Или моим далеким воспоминанием, которое оказалось настолько сильным, что раз за разом я слышал его?

Когда восстановлю силы и отправлюсь дальше в поисках ответов на свои бесконечные вопросы, я смогу найти его?

Теперь я знал наверняка, что меня могут искать не только люди из лабораторий и та бравая братия, которой я был для чего-то нужен, но и Берсерки. Чтобы убить за предательство.

Я не мог понять, что могло случиться, чтобы я пришел к людям и сдался им. Что могло заставить меня пойти против себе подобных.

Но, видимо, теперь это уже было не важно.

— …Весь поселок гудит о твоем якобы муже, Иль!

Мне не нужно было даже напрягать слух, чтобы услышать голос матери девушки, и теперь я заинтересованно усмехнулся, приподнимаясь на локтях, и повел носом в сторону дома, чтобы сполна ощутить, как саму Илю тут же бросило в жар. А я улыбнулся.

Врать она не умеет.

Интересно, как будет выкручиваться?

Что ответить, она нашлась не сразу, и я остро ощущал ее смущение, стыд, а еще то, что пока не мог