Карина Демина - Леди и война. Пепел моего сердца Страница 43

Человек кивнул, соглашаясь: да, мертв, но Малкольма это не спасет.

– Да она сама на нож напоролась! Никто не собирался ее трогать…

Сержант приложил палец к губам. И посмотрел так, с укоризной: нельзя врать тому, кто умер. Оттуда ведь видно.

– Это же не я ее… это не я…

Малкольма подняли и повесили на крюк. Оказывается, мертвецы нечеловечески сильны. И боль причинять умеют… Малкольм и не предполагал, что смерть – это так долго.

Он ведь в самом деле не хотел никого убивать…

…тогда за что?

Эта смерть была хорошей. Подарила несколько новых имен и долгий сон, в котором Сержант чувствовал себя почти счастливым. Он остался в подвале на несколько дней, и только появление Юго вытащило из дремоты.

– А у меня двое, – сказал Юго, протягивая хлеб и флягу с яблочным соком.

Спиртного он не признавал, а Сержанту было все равно что пить.

– И работаю я чище.

Наверное. Останки уже начали пованивать, и запах этот привлекал крыс. Но будучи животными разумными, они ощущали опасность, исходившую от Сержанта, и потому держались в стороне. Ждали, когда этот не-человек уйдет.

– Вынесем его? – Юго сунул в рот мертвеца ромашку. – Чтобы люди видели?

Пожалуй, эта идея Сержанту понравилась, и он кивнул.

– Все-таки ты больший психопат, чем я. И что ты станешь делать, когда твой список закончится?

Сержант не знал. В списке еще хватало имен, но… какая разница, что будет дальше? Главное, сейчас у Сержанта имелась новая цель. Правда, за пределами города.

Юго понял.

Он – интересное создание. И полезен. Учил Сержанта убивать медленно, только сказал, что руки неловкие, тренировать надо. Сержант тренирует. С каждым разом у него все лучше получается.

– Езжай, – сказал Юго, подумав минуту. – Ты слишком приметный. А мне доработать надо…

…его список тоже был большим.

Правда, не таким личным.

Расставание несколько опечалило Юго, хотя следовало признать, что шаг этот разумен. Выходки Сержанта уже привлекли ненужное внимание, породив множество самых разных слухов.

Как и полагается слухам, они имели мало общего с реальным положением дел. Однако изуродованные трупы почтенных и не очень почтенных граждан, которые с завидной регулярностью появлялись в общественных местах, вызывали панику. Паника приводила к увеличению количества патрулей, и нельзя было гарантировать, что среди всех тех идиотов, из которых сии патрули состояли, не отыщется кто-нибудь излишне внимательный.

Да и мало ли какая случайность приключится?

Хотя все равно жаль… весело было.

Особенно в тот раз, когда труп в саду городского управителя оставили, в беседке с белыми розами. Розу Юго в зубы и сунул. Так, смеха ради…

Сержант, правда, смеяться разучился. И разговаривать тоже.

Дичал. А как одичает вконец, так и поймают, тем более что и сам нарваться бы рад. Вечно рискует, главное, даже там, где по-тихому дело решить можно. Но везет же!

Юго просто диву давался, до чего ж везет!

Хотя и на собственную удачу было бы грех жаловаться.

В замке не обратили внимания на появление темноглазого темноволосого малыша Лесли, который был так рад угодить ее светлости…

…угождать требовалось постоянно: раненое самолюбие женщины отчаянно боролось с гордостью и все чаще побеждало. Капризы. Придирки. Истерики, которые прекращались быстро, но все, кому случалось стать их свидетелем, чувствовали близость новой грозы.

– Вы улыбаетесь, леди? Что именно показалось вам смешным? – Холодный тон и детская обида.

Кажется, что смеются над нею.

И над ней действительно смеются. Обсуждают. Жалеют. Злорадствуют. Вспоминают былые обиды и вновь пересказывают набившую оскомину шутку: его светлость предпочли тюремные апартаменты обществу дорогой супруги.

Это не пощечина – хуже.

Чего стоит красота, от которой прилюдно отворачиваются?

Да и что осталось от красоты? Беременность уродовала этих женщин, и наблюдений Юго хватило, чтобы понять, насколько это ненормально. Измененная генетика плода тянула из матери ресурсы. Ее светлость похудели, и многие поговаривали, что до родов она не доживет.

…стоит обратить внимание на цвет глаз. Юго обращал – желтоватый отлив свидетельствовал о неладах с печенью.

…а отеки – верный признак нарушения работы почек.

…шелушащаяся кожа и волосы, которые поутру собирали с атласных подушек в огромном количестве. Носовые кровотечения. Растрескавшиеся губы. И кровящие десны. Неспособность жевать более-менее твердую пищу…

Пожалуй, лишь возможность наблюдать за этими изменениями и примиряла Юго с необходимостью развлекать женщину. Она была достаточно упряма и зла на весь мир, чтобы выжить.

А роды случились раньше срока.

И ребенок – Юго пробрался в комнату, где кормилицы и няньки после ухода Кормака были слишком заняты выяснением старшинства, чтобы обращать внимание на любопытного мальчишку, – выглядел обыкновенно. Младенец. Красный. Слабенький совсем. Кричать и то не способен. Лежит в кружевах и смотрит на Юго рыжими глазами.

Дохерти все же пришел взглянуть на сына. Юго едва успел нырнуть под кроватку, благо кружевной полог до самого пола свисал. Он слышал шаги. И воцарившуюся вдруг тишину – няньки разом прекратили ссору. Тишина длилась недолго.

В какой-то момент Юго отчетливо понял: если ребенок подаст голос, то умрет.

Смолчал.

Умный младенец. В отличие от нянек.

– Не признал. – Свистящий шепот был достаточно громким, чтобы слышали все, кто был в детской.

Признал или нет – какая разница? Главное, что не убил.

– Я за тобой присмотрю, – пообещал Юго и, просунув руку между прутьями кроватки, коснулся стиснутого кулачка.

Дети не виноваты в том, что взрослые никак не поделят мир. Но со взрослыми Юго как-нибудь разберется, хотя бы с теми, которые в списке.

Тан Неик боялся темноты, вероятно, этот страх был рожден престранной эпидемией, которая унесла жизни многих достойных людей. Но как бы там ни было, отныне в спальне тана всю ночь горели свечи.

И пара борзых – собак, в отличие от людей, не подкупишь – лежала у ног хозяина.

А он дремал, сунув руку под подушку.

Арбалет? Кинжал? Или сразу меч?

Люди так предсказуемы в своем страхе.

Юго двигался неторопливо, уверенно, и собаки, которым случалось уже встречать этого человека, сочли, что он вправе находиться в комнате. Если, конечно, не приблизится к дорогому хозяину.

Он не стал приближаться. Напротив, остановился у туалетного столика. Погладил парик, сделанный столь умело, что многие и не знали о его существовании. Коснулся шкатулки с драгоценностями… шпильки, кольца, браслеты… приоткрыл и понюхал флакон с туалетной водой.