Лорен Де Стефано - Лихорадка Страница 5

Опровергнуть ее слова я не могу. Мадам удалось очень точно подвести итог последним месяцам моей жизни.

— Сбежала со своим слугой, Златовласка? За спиной у мужчины, который взял тебя в жены. Твой муж принуждал тебя? Или, может, не удовлетворял, и поэтому ты встречалась с этим своим пареньком? Вы тайком по ночам шуршали в гардеробной среди твоих шелковых платьев, как пара дикарей?

У меня загораются щеки, но это не похоже на смущение, которое я испытывала, когда мои сестры по мужу поддразнивали меня из-за отсутствия близости с Линденом. Ее слова бесцеремонны до тошноты. Это извращение. А от дымной вони, исходящей от мадам, мне трудно дышать. От высоты у меня кружится голова. Я закрываю глаза.

— Все было не так, — цежу я сквозь зубы.

— Тут нечего стыдиться, — говорит мадам, забрасывая руку мне на плечи. Я едва успеваю справиться с желанием заскулить. — Ты ведь все-таки женщина! Женщины — это прекрасный пол. А уж такая красавица, как ты… наверное, муж рядом с тобой превращался в животное. Неудивительно, что ты подыскала себе паренька помилее. А он ведь милее, правда? Я по глазам его вижу.

— Милее? По глазам? — выпаливаю я в ярости. Открыв веки, я устремляю взгляд на аляповатые заколки на голове мадам, лишь бы не смотреть на нее саму или на землю. — Это до того, как ваши подручные избили его до полусмерти, или после?

— Тут совсем другой вопрос. — Мадам нежно отводит волосы с моего лица. Я резко отстраняюсь, но ее это, похоже, не трогает. — Мои мужчины знают, как надо оберегать девочек. Это жестокий мир, Златовласка. Вам нужна защита.

Она хватает меня за подбородок, и ее пальцы с такой силой впиваются в мою челюсть, что становится больно. Она смотрит мне в глаза.

— Или, возможно… — нараспев произносит она, — …муж не захотел, чтобы этот твой дефект передался его детям? Может, он выкинул тебя на свалку?

Мадам из тех женщин, которые обожают говорить. И чем больше она говорит, тем дальше оказывается от истины. Я прозреваю: она заблуждается, решив, что легко может прочитать мои мысли. Старуха перебирает все возможные варианты, надеясь добиться моей реакции. Я могу ей солгать — и она ничего не поймет.

— У меня нет уродства, — говорю я, внезапно ощутив пьянящее ощущение власти над ней. — А вот у моего мужа оно было.

Это заставляет мадам заинтересованно ухмыльнуться. Она отпускает мое лицо и подается ближе.

— М-м?

— Да, рядом со мной он превращался в сущее животное, но это не имело значения. Девять раз из десяти он ничего не мог сделать. А вы верно сказали: у женщин есть потребности.

Мадам чуть подскакивает, заставив нашу кабинку со скрипом качнуться. Заметно, что мысль о молодой страсти заводит старуху. Мне почти не приходится лгать, она дописывает окончание этой истории самостоятельно.

— И тебе пришлось броситься в объятия слуги.

— В гардеробной, вы угадали.

— Прямо под носом у твоего мужа?

— Прямо в соседней комнате.

Пусть глотает любую безумную ложь, какая ей по вкусу. А истина, как и обручальное кольцо, принадлежат только мне, и ей они не достанутся.

Девушки в сотнях метров под нами продолжают дружно хихикать. Какое-то время они танцуют с мужчинами, а потом исчезают в шатрах. Приспешники мадам время от времени отгибают полог то одной, то другой палатки, заглядывая внутрь.

— Ах, Златовласка, ты просто сокровище! — Старуха обхватывает мое лицо ладонями и в перерывах между словами целует меня в щеку. — Сокровище, сокровище, настоящее сокровище! Мы с тобой так повеселимся!

Отлично.

В следующую секунду мы уже едем вниз. По мере приближения к земле музыка становится все более громкой, а девушки — все более жалкими.

3

Габриель спит на земле, свернувшись у самой стенки шатра, на коже у него зеленоватые отсветы от палаточной ткани. Под ним грязное одеяло, рубашка исчезла.

Мадам сказала, сегодня я буду ночевать здесь, пока она думает, что со мной делать. Уже приготовлены тазик с водой, полотенца и куски мыла, похоже, вырезанные вручную.

Я смачиваю уголок полотенца и осторожно промокаю багровую ссадину у Габриеля на щеке. Он что-то бормочет и шумно вздыхает.

— Я сделала тебе больно? — спрашиваю я.

Он мотает головой, прижимаясь щекой к земле.

— Габриель, — шепотом зову я. — Проснись! — На этот раз он мне не отвечает, даже когда я переворачиваю его на спину и выжимаю на лицо немного холодной воды. От страха бешено колотится сердце. — Габриель! Посмотри на меня!

Он слушается; его зрачки — две крошечные точки в голубом море. Он меня пугает.

— Что с тобой сделали? — спрашиваю я. — Что случилось?

— Лиловая девушка, — бормочет он, причмокивает и закрывает глаза. — У нее было… нечто.

Габриель шевелит рукой, словно что-то показывая, затем снова отключается. Тормошить его бесполезно.

— Он будет спать несколько часов. — У входа в палатку стоит девушка, прижимая к себе скомканное одеяло. — Похоже, ему было очень больно. Я просто дала ему средство, которое помогает. Вот. — Она протягивает мне одеяло. — Только что из стирки.

Девица пытается помочь мне укрыть Габриеля, но я ее оттесняю и огрызаюсь:

— Спасибо, уже помогла. Из-за кого ему, между прочим, «стало больно»?!

— Вы оба не местные, — невозмутимо говорит девушка, выжимая полотенце над тазиком. — У мадам сильный сдвиг на шпионах. Если бы я его не угомонила, она приказала бы телохранителям избить его до беспамятства. Я ему услугу оказала.

В ее словах нет злости. Она подает мне влажное полотенце и не вторгается на мою территорию.

— Каких еще шпионах? — интересуюсь я, осторожно стирая с лица и рук Габриеля песок и кровь.

Мне не нравится то, чем его успокоили. Он — единственная моя опора в этом жутком месте, и он так далеко!

— Их не существует, — отвечает девушка. — Почти все, что говорит эта женщина, — полная чушь. Паранойя у нее из-за опиатов.

Куда нас занесло? Хорошо хоть эта девица не настолько кошмарна, как остальные. В ее глазах под толстым слоем косметики — сочувствие. А глаза у нее красивые, похожие на две темные звездочки, сияющие в туманности зеленых теней для век. У девушки очень смуглая кожа. Короткие волосы лежат блестящими кольцами. И еще от нее исходит все тот же сладковато-затхлый запах — его испускает абсолютно все, к чему прикасалась мадам.

— Почему он назвал тебя лиловой девушкой? — спрашиваю я.

— Меня зовут Сирень, — объясняет она и показывает на светло-пурпурные цветы, вышитые на линялом платье; одна бретелька постоянно сползает у нее с плеча. — Зови меня, если еще что-то понадобится, ладно? Мне надо работать.