Кадры памяти (СИ) - Жукова Юлия Борисовна Страница 5

— Здравствуйте, — негромко произносит он, складывая стройные ноги рядом с моим локтем. — Можно с вами поговорить?

Он нервничает, но скрывает это.

— Говори, — величественно разрешаю я, отхлёбывая хримги.

Он делает два коротких вдоха, собирая решимость.

— Я хочу быть вашей парой.

Хримга едва не становится причиной моей скоропостижной смерти. Каков нахал! Да кто же начинает знакомство с такого заявления! Что он вообще о себе возомнил! Я ещё некоторое время молча возмущаюсь, во все глаза рассматривая его. Ему на лицо падает завитой локон, но тут же оказывается заткнут за ухо. Волосы у него ещё не длинные, уже не короткие. Значит, недавно умер отец. Конечно, мог быть и брат, хотя… такой холёный мальчик — скорее всего, единственный сын. Смотрит на меня с вызовом и страхом. Кого-то он мне напоминает…

С ужасом понимаю, что меня. Всё повторяется. Он пришёл ко мне, как я пришёл к Изинботору. У парня умер отец, и он ищет опоры. Неужели я действительно так похож на Наставника? Бедный мальчик, я знаю, что творится в твоей душе. Не бойся, я не стану возмущаться на весь трактир и прогонять тебя прочь. Я молча отдаю ему свою хримгу. Он принимает пиалу двумя ладонями и опорожняет её одним глотком, а затем слегка кланяется. Я встаю и тяну его за руку. У него большие ладони с тонкими пальцами. Неженка, молокосос. Но как же ты прекрасен, мальчишка! Я веду его в свой номер.

Я был с ним нежен. Возможно, даже чересчур. Он быстро понял, что может взять верх, что я расслабился и не собираюсь его воспитывать. И так же быстро он понял, что это значит, к моему благоговейному ужасу, — что я отпер все замки и дозволил ему незамеченным пройти мимо моей подозрительности и горького опыта, мнительности и даже знания будущего. Это был первый раз в моей жизни, когда столь близкий и жаркий контакт обошёлся без предсказаний. Я до сих пор ничего не узнаю о будущем Эцагана, как ни стараюсь. Равно как и о своём собственном. Он ласкал меня, и я прижимался к нему, как будто вокруг была не жара, а лютая стужа. Каждым жестом я отрекался от самостоятельности, и он это понимал. И я, не опасаясь, доверял ему себя.

Я решил познакомить его с Азаматом через пару месяцев. В конце концов, парню нужна была работа, и потрясающая его прелесть — далеко не единственное его достоинство. Эцаган — толковый, смелый и невероятно ловкий. Я знал, что Азамат не пожалеет, если возьмёт его. Мальчишка встретил меня в радостном волнении, он был, конечно, наслышан о нашем капитане, а поскольку от природы он весьма честолюбив, то ему, конечно, было невероятно важно попасть в самую лучшую команду. Он даже пару раз просил меня не рассказывать о нём Азамату, потому что хотел быть принятым в команду за собственные заслуги, а не по знакомству. Но я сказал, что уже поздно, Азамат не мог не заметить, что в моей жизни появился новый человек, и он всё равно всё поймёт.

С другой стороны, Эцаган — настоящий породистый муданжец, не переносящий никакого уродства. Он знал, что Азамат в этом смысле будет неприятным зрелищем, но клятвенно обещал мне совладать с собой при встрече, потому что знал, насколько важен для меня мой друг. Азамат, конечно, сам понимает, что урод, и не рассчитывает произвести приятное впечатление, но мне было бы очень некомфортно, если бы два важнейших человека в моей жизни не смогли друг друга выносить.

Мои опасения оказались не напрасными. Когда мы вошли в ресторан, где назначили встречу, и обошли столик, за которым сидел Азамат, Эцаган весь напрягся и сжал зубы так, что желваки заходили. Пересилив себя, он всё-таки поздоровался, сел за стол и ответил на все вопросы, какие Азамат задавал соискателям.

— Говоришь складно, — довольно отмечает Азамат. — Я, конечно, ещё в деле тебя проверю, уж извини, без этого никак. Ну а пока спрашивай всё, что хочешь, у тебя ведь есть опыт работы, значит, и требования сложились.

Эцаган немного колеблется, а потом опустив глаза произносит:

— Про условия мне Алтонгирел рассказал уже… Вы… не обидитесь, если я ещё подумаю?

Азамат сужает веки.

— Ну подумай, если есть, о чём.

Эцаган кивает, извиняется и уходит несколько более поспешно, чем было бы вежливо.

Азамат грустно смотрит ему вслед.

— Сомневаюсь, что он придёт ещё раз. Я ему слишком неприятен.

— Он привыкнет! — я кидаюсь на защиту. Только бы они не поссорились, только бы не поссорились!

— Ты это наверняка знаешь? — хмыкает Азамат. Мне нечего ответить.

— Как ты можешь на него всё время смотреть? — Эцаган меряет шагами гостиную своей небольшой гарнетской квартирки. — Он же ужасен!

— Он мой лучший друг, почти брат, и отличный капитан!

— Ну и что! Как я могу подчиняться такому пугалу?! Звездолёт — очень тесное пространство, как можно терпеть такое соседство? Да я есть не смогу с ним за одним столом!

— А чего ты хотел, мальчик мой, отправляясь в космос? Думал, тут все богоподобны? — не выдерживаю я. — Похоже зря тебя мамочка из родного дома отпустила, рано ещё, не готов ты к самостоятельной жизни!

Эцаган вспыхивает.

— Моя мать убита.

Я замолкаю на полуслове. Почему же он мне раньше не сказал? Как это неудобно, что я не могу про него ничего выведать… Я пытаюсь извиниться, но у меня это всегда плохо получалось, а Эцаган совершенно не рвётся меня прощать. В итоге я ухожу совершенно раздавленный.

Я названивал Эцагану следующие три дня, но он меня игнорировал. Азамат, конечно, заметил мою озабоченность, догадался о её причинах и теперь смотрел на меня виновато, что ещё сильнее выводило меня из себя. На четвёртый день мы улетели на задание, а на пятый Эцаган сменил гнев на милость. Как я узнал позже, он пришёл в космопорт на встречу с другим капитаном, заметил, что нашего корабля нет, и испугался, что я совсем его бросил.

Дальнейшие три месяца мы изредка встречались на планете и периодически перезванивались по нетбуку, когда мне позволяла работа. Теперь я очень хорошо понимал, почему в своё время Азамат просил ему не звонить во время заданий. У меня снова появилось ощущение, что дорогой человек от меня отдаляется, а я ничего не могу с этим сделать.

После обряда смены сезонов, который я провёл в ночь на начало зимы по муданжскому календарю, я зашёл в кухню разговеться и встретил там неожиданно весёлого Азамата. Несколько часов назад мы снова приземлились на Гарнете, и вся команда разбежалась развлекаться, так что я был несколько удивлён, обнаружив Азамата на корабле.

— О, Алтонгирел! — приветствует он меня. — Я как раз тебя ищу. Ты был прав, твой приятель и в самом деле пришёл.

— Мой приятель? — я моргаю.

— Ну, Эцаган. Он ведь всё ещё твоя пара, разве нет?

— Да, конечно… Погоди, он пришёл наниматься?

— Ну да. Я послал его в зал размяться, потому что надо же проверить, на что он годится в рукопашной. Хочешь посмотреть?

— Ещё бы!

Я мчусь в зал, оставив Азамата далеко позади. Эцаган оборачивается на шум и смущённо улыбается.

— Ты всё-таки решил, что сможешь его терпеть? — выпаливаю с порога.

Эцаган молчит, пару раз приседает и подпрыгивает, делает вид, что сосредоточен на разминке. Потом сдувает с лица завитой локон.

— Я решил, что ты прав, я действительно веду себя, как ребёнок. Отец не был бы мной доволен, если бы узнал, что я из-за какой-то брезгливости потерял дорогого человека. А ты ради меня от Байч-Хараха не уйдёшь. Хотя… — он поднимает на меня серьёзный взгляд. — Забудь, что я это сказал. Я не хочу заставлять тебя выбирать. И, в конце концов, мне нужна работа, а он и правда лучший капитан. Так что не мешай мне, я хочу произвести хорошее впечатление.

Я отхожу в угол и усаживаюсь на корточки, пряча глупую улыбку за рукавом. Мне тепло и радостно на душе.

Проблемы начались из-за этих проклятых землян. Я всегда знал, что от них надо держаться подальше. Ещё когда я первый раз прилетел на Гарнет, я встретил нескольких из них, и разочарованию моему не было предела. Ну какие они боги! Мелкие, бледные, совсем не красивые, слабые… Думать о них как о высших созданиях можно только если никогда их не видеть. Однако остальные наёмники почему-то верят в их божественную природу, дескать они же дети Укун-Танив. По моему глубокому убеждению ни одна женщина не способна создать ничего достойного, и Богиня-Мать — не исключение. Зато они прекрасно умеют завешивать мужчинам глаза золотым шитьём, и это единственная правдоподобная причина, почему у нас так уважают землян.