Алёна Алексина - Перехлестье Страница 52

— Ты что не понимаешь, что твой отказ все только усугубляет? — разозленный его равнодушием, снова заговорил Глен. — Ты…

— Скажи, что стало с магами, которых вы освободили? — перебил рассерженного духа Грехобор.

Колдун застыл. Каким образом шатающийся по лесам и полям странник, который по нескольку месяцев и словом‑то ни с кем не перекидывается, мог знать? Откуда?

— Они живут… — хрипло начал Глен, но собеседник снова перебил его.

— Они мертвы. И умирали один за другим. Все. И твоя выходка ничего не дала.

— С чего ты это взял?

— С того, что твои друзья — колдуны. И ты колдун. Вам не нужны маги. Вот новые друзья с проклятой силой — да, но не маги. Особенно молодые, без назвища, с силой, которая сводит их с ума. Так ведь и случилось с теми освобожденными. Верно? А когда они обезумели, их перерезали, как скот.

— Ты…

— И дэйны рыщут уже не в поисках магов, а в поисках колдунов. Как быстро они позабыли про пустые Клетки. Не пустились в погоню, не ловят сбежавших. Знаешь, почему?

— Почему?

— Потому что маг без назвища больше седмицы не живет, если только его дар не сдерживает дэйн. Вы, дураки, даже не представляете, как сила уродует нас. Вас она просто подчиняет, а магов — ломает, долго, мучительно, пока не убьет. Что? Думал, это сказки — что магу без дэйна не прожить? Решил, Клетки созданы из жестокости?

Оглушенный новым знанием колдун молчал. Грехобор же, не открывая глаз, безжалостно продолжил:

— Будь ты поумнее, ты бы задумался еще и вот над чем — куда ушла сила умерших? К детям или взрослым? Как они справляются с Проклятым даром? Сам‑то долго привыкал?

Привычный гнев затопил сознание Глена, когда он вспомнил, как получил силу. Стоящий рядом маг горько усмехнулся, ощутив эту ярость.

— Я свою силу не просил! — рявкнул колдун, надеясь, что хотя бы этот довод заставит черствого собеседника сбросить личину надменности.

— Никто не просит, — отрешенно ответил Грехобор. — От дэйнов есть один существенный прок — когда мага убивают они, его сила никому не вредит. Она исчезает, растворяется в силе дэйна. И еще палачи никогда не причиняют страданий. Резко, быстро. Сам видел. Знаю. А что творите вы? Войско собираете? Какой ценой?

Глен стиснул зубы.

— Тебе ли говорить о цене? Маг, убивший дэйна?

— Мы говорим не обо мне, — Грехобор не обращал внимания на гнев стоящего рядом мужчины. — Мы неспроста сидим в Клетке до получения назвищ, колдун. Без соглядатайства и защиты дэйна сила сжирает ребенка-мага заживо. Ты никогда не задумывался, почему дэйны появляются сразу после рождения мага? Не для того, чтобы уничтожить, нет… для того, чтобы спасти.

— И убивают, наверное, тоже ради этого? — едко процедил сквозь зубы колдун.

Грехобор открыл глаза. Он вспоминал, как обучают дэйнов. Давным-давно он, еще несмышленый мальчишка, тихонько проскользнул к двери Цетира, чтобы послушать, чему наставляют палачей. Он слушал и отказывался понимать. Тогда отказывался.

— Дэйны не всегда могут спасти мага, — терпеливо объяснил он злящемуся рядом колдуну. — Иногда сила слишком велика, слишком злобна для младенца. Она убьет ребенка и пойдет гулять среди людей, ища кого‑то покрепче, кого‑то, способного ее воспринять. А когда найдет, завладеет человеком, будет сводить его с ума, уничтожать все то доброе, что в нем есть.

— Боги! — Глен даже схватился за голову. — Тебя послушать, так добрее и прекраснее дэйнов только новорожденные ягнята. А все маги и колдуны — воплощенное зло, которому без разницы кого убивать, лишь бы убивать!

— Колдун, — маг не возвысил голос, но вокруг стало холоднее, будто бы яркое летнее солнце перестало согревать землю, уступив место зимнему ветру. — Что ты при жизни делал хорошего? Чем занимался, пока не был убит? Напомнить? Воровство. Угодие плоти. Ты на спор соблазнял невинных девушек. Ты обманывал их, называясь суженым и предлагая принять от тебя поддельное кольцо. А наутро, исполнив «супружеский» долг преспокойно уходил. Прихватывая и свою жалкую подделку. Иногда еще ты околдовывал тех, кто не хотел тебя и не поддавался на уговоры принять венчальное украшение. Ты…

— Хватит! — рявкнул Глен, и так засадил кулаком по распахнутой двери, что крепкое дерево жалобно застонало под ударом. — Я свои грехи знаю! И я горжусь ими! Всеми!

Грехобор грустно усмехнулся.

— Даже убийством двадцати шести магов? — мужчина оттолкнулся от стены и сделал пару шагов навстречу колдуну. — Двадцати шести детей? О-о-о… не знал, что духи могут бледнеть. Любопытно.

— Что… ты… такое… несешь? — слова выталкивались из горла с трудом.

— А ты решил, раз умер, грехи не пристанут? Вроде как мертвые срама не имут? — Грехобор подошел еще ближе. — Не-е-ет, колдун. А теперь подумай. Ты рассказал о разговоре между Отцом и дэйном, ты заронил в души колдунов мысли об использовании магов. Ты виноват в смерти «спасенных».

— Нет… — хрипло, неверяще прошептал Глен. — Это ложь. Я никого не убивал. Я хотел…

— Но они умерли, — безжалостно напомнил маг и пригвоздил: — Колдун, я — Грехобор. Я вижу все твои грехи. Все. Ты думаешь, как еще я мог узнать про Клетку? Про смерть магов? Мне не надо говорить с людьми — содеянное ими говорит за них. Мне не нужно узнавать новости и секреты — они для меня все на виду. Мне достаточно просто посмотреть. Ты убийца, колдун. На тебе повисло слишком много чужого горя и страданий. Потому что твои поступки причинили слишком много зла. Так что ты будешь делать со своими грехами, а?

Маг знал, что последует за его словами. Хриплое: «Возьми!» Протянутая рука. Молящий взор. Как всегда. Его могут презирать, ненавидеть, но когда знаешь, что на твоей душе лежат страшные в своей жути поступки, а рядом стоит тот, кто может тебя от них очистить, избавить навсегда — неизменно попросишь о помощи. О спасении.

А у Йена никогда не было выбора. Он собирал чужие чувство вины, злобу, ненависть, обиду, досаду, зависть. Брал, раз за разом, убивая в себе тот малый свет, что еще оставался. Это — его жизнь. Сейчас он заберет у колдуна зло, которое его переполняет, как ливень полноводную реку, и уже через миг Глен снова будет смотреть на него с ненавистью и презрением, потому что собственные грехи перестанут над ним довлеть, они станут грехами Грехобора.

И это было главной причиной человеческой ненависти. В маге люди видели лишь скопище пороков и зла. А о том, что пороки и зло эти — их собственные — страждущие, избавившись от них, забывали. Навсегда. Лишь оставалось где‑то в душе смутное воспоминание о нескольких мгновениях беспомощности и унижения, да и то оно блекло со временем, выцветало, стиралось, а потом и вовсе забывалось навсегда.