Лана Ежова - Ее темные рыцари Страница 58

Что за глупые претензии? К тому же это я взяла парней под руки! Ослеп он, что ли?

– Какая тебе разница, лапают меня или нет?

Отлетевший в сторону стул не успел удариться о стену, как Томасовский схватил меня за подбородок. Не позволяя вырваться, он прошипел сквозь зубы:

– Ты еще не поняла? Ты – моя! Моя, Герда! И я не отпущу тебя, даже если Дар окажется слаб и не нужен Кайагарду.

– Оставишь себе, чтобы любоваться, как картиной? – предположила сердито, пытаясь разжать его руку.

– Будешь хорошей девочкой, не обижу, – сжав сильнее пальцы, пообещал колдун. – А проявишь норов, пущу на амулеты гламора – из костей сидхе, даже полукровок, они выходят весьма недурственными.

Амулеты из костей? Из моих костей?! Я онемела и остолбенела от ужаса. А злобная тирада Томасовского угрозами не закончилась.

– И запомни, я не переношу секонд-хенд, поэтому не смей с ними спать!

Девушек, даже слишком раскрепощенных, нельзя так обзывать. Люди – не вещи. И если его запугивания чуть не довели меня до обморока, то последняя фраза взбодрила, даже разозлила. И я ударила колдуна кулаком в солнечное сплетение.

– Ты опоздал, я давно не девственница, придурок!

И с криками побежала к выходу на веранду.

– Руслан! Лазарус!

Рывок назад, а затем толчок в сторону – и я лечу к стене, как тот злополучный стул. Выставив руки, пригасила удар.

– На любовников-людей мне наплевать! – прошипел Томасовский сзади. Держа за волосы и прижимая лицом к белоснежной плитке, он не давал мне возможности вырваться. – Не смей спать с полуночниками!

Какой-то черт-камикадзе дернул меня расхохотаться:

– Боишься, что сравнение будет не в твою пользу?

– Не боюсь. Может, хочешь получить доказательства?

Резкий разворот – и мы оказываемся лицом к лицу. И я замечаю, какие страшные у него глаза. Узкий зрачок на фоне блекло-голубой радужки, к краям плавно становящейся серебристой, затем серой. Глаза не человека.

– Рус…

Грубый поцелуй оборвал мой крик. Извивалась, брыкалась изо всех сил, но не смогла вырваться из захвата. Лишь укусив негодяя, сумела снова крикнуть:

– Руслан! Лазарус!

– Они не придут, – злорадно заявил Артур, слизывая кровь с прокушенной губы. – Никто не придет, Герда.

Парни мертвы?! Нет!

Мерзкие губы прикоснулись к моей щеке, когда позади раздался испуганный голос Глафиры Яковлевны:

– Артур! Позвонил Хемминг, он направляется сюда.

Глава 11

Томасовский выругался, его железные руки разжались, выпуская меня из капкана.

– Мы не закончили, Герда! Я не прощаюсь надолго, – пообещал он напоследок.

Когда за ним закрылась дверь, я, сделав несколько шагов, рухнула на стул. Меня бил озноб. Чувство беспомощности… какое же это страшное чувство! Куда подевались изученные под руководством Тимура приемы самообороны?

Пока я приходила в себя, Пасечник суетливо гремела посудой.

– Держи, станет легче. – Она подала чашку с мятным чаем.

Зубы отбивали дробь о керамический край, пока я пила горьковатый, холодящий рот напиток. Почему я приняла его из рук предательницы? Может, потому, что она спасла меня, соврав колдуну про какого-то Хемминга, который конечно же не придет?

– Что с моими рыцарями? – То, что они живы, я знала точно, наверное, благодаря узам ритуала.

– Спят под воздействием сонных чар серебристого дурмана. Но я уже убрала его – и через двадцать – максимум тридцать минут твои витязи проснутся.

Картинка – бледно-фиолетовый букетик на столе возле самовара – молнией пронеслась перед глазами.

– Значит, те неприметные цветочки с отвратительным запахом и есть дурман, в честь которого назван род моей бабушки? А при чем серебристый цвет?

– Ночью их листья кажутся присыпанными серебряной пылью, – ответила Глафира Яковлевна и печально прошептала: – Надеюсь, ты меня когда-нибудь простишь. Я не могла отказать Артуру в требовании увидеть тебя наедине. Меня это не оправдывает, но раньше он держал себя в руках.

– Почему он сказал, что я принадлежу ему?

– Он заставил твою бабушку заключить с ним магический договор, согласно которому потомок Раисы, наделенный определенного вида Даром, переходит в его собственность. Нарушение соглашения карается смертью.

– Я свободна, ведь бабушка уже умерла!

– А твоя мать нет, – подметила магичка. – Или тебе плевать, что с ней случится?

– Нет, не плевать. И что мне теперь делать? Выхода нет?

– Ну почему же? – Глафира Яковлевна улыбнулась хитро. – Мы его нашли, когда сделали тебя Гласом. Сейчас ты под защитой рыцарей, нападение Артура – случайность, и она больше не повторится, если вы проявите бдительность. А когда твоя сила проснется, уже он будет тебя опасаться.

Я недоверчиво покачала головой. При мысли о Томасовском меня начинало трясти, и мятный чай уже не справлялся с волнением. Оставалось только прогнать нехорошие воспоминания.

– Всего я знать не могу, но кое-что Раиса мне рассказала о магии вашего рода. Заодно тебе стоит узнать, с чего все началось и почему дочь князя фейри стала человеком.

Седовласая магичка не смолкала долго. И я изо всех сил стремилась воспринимать услышанное не как волшебную сказку, а как реальную историю.

– Вот так все и случилось. Совпадения, когда счастливые, а когда и нет, привели нас к нынешнему моменту.

Я шла на веранду, задумавшись, что и как рассказать ребятам. Их вслепую втянули в опасные разборки: мало того что Гласом стала девушка, категорически не подходящая на эту роль, так и проблемы, доставшиеся ей в наследство, могут представлять серьезную опасность для жизни. Что-то подсказывало мне, что они не обрадуются, узнав утаенные факты.

Как и уверяла магичка, мои рыцари почивали: Руслан почти сполз с плетеного кресла, Лазарус спал, чинно сложив руки на груди и наклонив вперед голову. Пробуждение их выдалось не слишком мирным, но мое присутствие остановило смятение.

– Я все объясню, только дома, – пообещала твердо, и мое решение никто не оспорил.

Только вампир, пристально всматриваясь в лицо, спросил:

– Что с тобой, маленькая? Ты в порядке?

Я кивнула и отвернулась, чтобы нарваться на внимательный взгляд вертигра. Прищуренные глаза Руслана сверкали, а крылья тонкого носа слегка раздувались, словно он к чему-то принюхивался.

Уходя, я обернулась. Щеки провожавшей нас Глафиры Яковлевны влажно блестели, но я уже знала цену ее крокодиловым слезам: по-настоящему ей жаль лишь саму себя. Но кто я такая, чтобы осуждать ее?