Кэми Гарсия - Прекрасные создания Страница 7

Мой отец в пижаме, шаркая, зашел на кухню. Он налил себе чашку кофе и достал из шкафа коробку с хлопьями. Из ушей торчали беруши. Хлопья означали, что отец готов начать свой день. Беруши означали, что день еще не начался.

Я наклонился к Амме и прошептал: — Что ты слышала?

Она вырвала у меня тарелку и отнесла ее в раковину. Она промыла какие-то кости, по виду напоминающие свиную лопатку, что было странно, если учесть, что на ужин у нас была курица, и положила их на тарелку.

— Не твоего ума дело. А я вот хочу знать, почему это ты вдруг так заинтересовался?

Я пожал плечами.

— Да ни почему. Просто любопытно.

— Ты знаешь, что говорят про любопытных, — она воткнула вилку в мой кусок запеканки, затем еще раз взглянула на меня и вышла.

Даже мой отец заметил, как дверь за ней сильно качнулась, и вынул из уха затычку:

— Как дела в школе?

— Отлично.

— В чем ты провинился перед Аммой?

— Опоздал в школу.

Он изучал мое выражение лица, я — его.

— Карандаш номер два?

Я кивнул.

— Острый?

— Был острый, да она его еще заточила, — я вздохнул. Мой отец почти улыбнулся, что редко случалось, и я почувствовал облегчение, может быть, даже успех.

— Ты знаешь, сколько раз я сидел вот за этим столом, и она тыкала в меня карандашом, когда я был ребенком? — спросил он, хотя это был и не вопрос. Стол, весь в зазубринах и в пятнах от краски, клея и фломастеров, которые оставляли все поколения Уэйтов, вплоть до меня, был одной из самых старых вещей в доме.

Я улыбнулся. Отец забрал свою тарелку с хлопьями и махнул мне ложкой. Амма вырастила моего отца, об этом мне напоминали каждый раз, когда я смел хотя бы подумать о том, чтобы нагрубить ей, когда был маленьким.

— М.И.Р.И.А.Д., - проговорил он по буквам, ставя миску в раковину. — Б.Е.С.К.О.Н.Е.Ч.Н.О.С.Т.Ь., т. е. гораздо больше, чем тебе, Итан Уэйт.

Отец вышел на свет, и его улыбка погасла, а потом и вовсе исчезла. Он выглядел еще хуже, чем обычно. Круги под глазами стали еще темнее, и было видно, как выпирают кости. Лицо у него было мертвенно-зеленого цвета из-за того, что он никогда не выходил из дома. Последние месяцы он здорово смахивал на живой труп. С трудом удавалось припомнить, что это был тот же самый человек, который часами просиживал со мной на берегу озера Молтри, поедая сэндвичи с курицей и салатом, и учил меня забрасывать удочку: «Туда и обратно. Десять и два. Десять и два. Как стрелки часов». Последние пять месяцев ему тяжело дались. Он очень любил мою мать. Но и я тоже любил ее.

Отец взял кофе и поплелся к себе в кабинет. Настало время взглянуть фактам в лицо. Возможно, Мэйкон Равенвуд был не единственным затворником в городе. На мой взгляд, наш город был маловат для двух Страшил Рэдли. Но за последние месяцы мы были как никогда близки к чему-то похожему на разговор, и я не хотел, чтобы он ушел.

— Как идет работа над книгой? — выпалил я. Останься и поговори со мной. Вот, что я хотел сказать на самом деле.

Он, похоже, удивился. Затем пожал плечами:

— Потихоньку. Еще много работы, — он не мог поговорить со мной. Вот, что он хотел сказать.

- Племянница Мэйкона Равенвуда переехала в наш город, — я сказал это, как раз в тот момент, когда он вставлял беруши обратно в ухо. Как обычно, мы с ним действовали вразнобой. Если над этим задуматься, то в последнее время так у меня получалось почти со всеми.

Отец вынул одну затычку, вздохнул и вынул другую:

— Что? — он был уже на пути обратно в кабинет. Счетчик времени нашего разговора отсчитывал последние минуты.

— Мэйкон Равенвуд; что ты о нем знаешь?

— Думаю то же, что и другие. Отшельник. Насколько мне известно, не покидает особняк Равенвуда уже многие годы, — он распахнул дверь в кабинет и уже перешагнул порог, но я не пошел за ним. Просто стоял в дверях.

Я никогда не заходил к нему. Однажды, всего лишь однажды, когда мне было семь лет, отец застал меня за чтением своего романа, до того, как он закончил его редактировать. Его кабинет был темным и пугающим. Над потертым диваном викторианского стиля висела картина, закрытая отрезом ткани. Я знал, что ни в коем случае нельзя спрашивать о том, что скрыто за тканью. За диваном, ближе к окну, стоял отцовский письменный стол из красного дерева, покрытый резьбой, — еще одна реликвия, передававшаяся в нашем доме из поколения в поколение. Да еще книги, старинные в кожаном переплете, такие тяжелые, что для чтения их клали на огромную деревянную подставку. Это и были те самые вещи, привязывавшие нас к Гатлину и к дому Уэйтов так же, как они привязывали моих предков более сотни лет.

На его рабочем столе лежала рукопись. Она лежала там, в открытой картонной коробке, и мне просто необходимо было узнать, что там было написано. Отец писал готические романы ужасов, что не вполне подходило для чтения семилетнему мальчишке. Но каждый дом в Гатлине хранил множество секретов, как и везде на Юге, и мой дом не был исключением даже в те годы.

Отец нашел меня, свернувшегося калачиком на кушетке в его кабинете, страницы валялись повсюду, будто в коробке взорвалась бомба. Я тогда еще не знал, что нужно всегда заметать следы, но после того случая очень быстро усвоил урок. Я только помню, как он орал на меня, и как мама нашла меня рыдающим на старой магнолии у нас на заднем дворе: «Даже у взрослых есть секреты, Итан».

А я просто хотел знать. Это всегда было моей проблемой. Даже сейчас. Я хотел знать, почему отец никогда не выходил из своего кабинета. Хотел знать, почему мы не можем уехать из этого бестолкового старого дома только потому, что миллион Уэйтов жили здесь до нас, особенно теперь, когда умерла мама.

Но не сегодня. Сегодня я лишь хотел запомнить сэндвичи с курицей и салатом, десять и два, и то время, когда отец ел свои хлопья за завтраком и шутил со мной. Я засыпал, перебирая все это в памяти.

На следующий день даже еще до звонка единственной темой для обсуждения в школе Джексона была Лена Дюкейн. Накануне Лоретте Сноу и Юджин Эшер, матерям Саванны и Эмили, каким-то образом, в промежутках между грозами и штормами, удалось накрыть стол к ужину и обзвонить, буквально, всех и каждого в городе, чтобы поведать о том, что эта сумасшедшая родственница Равенвуда разъезжает по Гатлину на его катафалке, на котором — они были в этом уверены — он перевозил мертвецов, когда никто его не видел. С этого момента история начала обрастать все более дикими подробностями.

В Гатлине вы всегда можете быть уверены в двух вещах. Во-первых, вам позволительно отличаться от других, даже быть чокнутым до тех пор, пока вы время от времени все-таки выбираетесь на улицу, тогда у соседей не появляется подозрение, что вы убийца с топором. И, во-вторых, если у вас есть прошлое, обязательно найдется кто-нибудь, кто все разболтает. Новая девушка в городе, которая приехала жить к городскому отшельнику в Дом с привидениями — это была новость, возможно, самая крупная со времени несчастного случая, произошедшего с моей матерью. Поэтому не знаю, почему меня так удивило, что все говорят о ней — все, кроме парней. Им было чем заняться.