Райчел Мид - Мазки кистью Страница 8

Никколо скатился с меня, уставший, но довольный.

— Завтра Лензо собирается принести мне одну из своих картин. Подожди, когда ты увидишь ее. На ней изображены Венера и Адонис…

— Нет.

Он поднял голову и посмотрел на меня.

— Хм?

— Не неси мне больше ничего.

Это было тяжело. Боже, как же мне было трудно говорить с ним таким холодным тоном.

Его красивое лицо нахмурилось.

— Что ты говоришь? Ты уже так много взяла…

— У меня больше ничего нет. Я все отдала Савонароле.

— Ты… ты шутишь.

Я покачала головой.

— Нет. Я связалась с его «Юной Христовой инквизицией» этим утром. Они пришли и все забрали.

Никколо сел, горестные морщинки пересекли его лоб.

— Замолчи. Это не смешно.

— Это не шутка. Они забрали все вещи. Они будут сожжены в огне. Они — совокупность греха. Они должны быть уничтожены.

— Ты лжешь. Бьянка, не говори так. Ты не можешь подразумевать…

Я перебила его, мои слова ранили как хлысты.

— Они несут в себе грех, еретические мысли. Они все теперь у них.

Наши глаза встретились, он изучал мое лицо, и я видела, как к нему приходит понимание, что возможно, только возможно, я говорила правду. И я не врала. Большую часть.

Мы оделись, и я провела его к чулану, где были спрятаны все контрабандные вещи. Он уставился в пустое пространство, кровь отхлынула с его лица, когда вся правда дошла до него. Я стояла неподалеку, скрестив руки на груди, каждым своим жестом выказывая непоколебимость и порицание. У меня были сотни лет практики, чтобы создавать такие иллюзии, которым мужчины безоговорочно поверят.

С расширенными глазами он повернулся ко мне.

— Как ты могла? Как ты могла это сделать?

— Я сказала тебе…

— Я доверял тебе! Ты сказала, ты обещала, что сохранишь их в безопасности!

— Я ошибалась. Сатана омрачал мои суждения.

Он схватил меня за руку и болезненно сдавил.

— Что они с тобой сделали? Они угрожали тебе? Ты не сделала бы этого. Что они имеют против тебя? Это тот священник, которого ты всегда посещаешь?

— Никто не заставлял меня сделать это, — ответила я мрачно. — Это правильный поступок.

Он отшатнулся от меня, будто мои прикосновения обожгли его, и мое сердце мучительно сжалось от боли в его глазах.

— Знаешь ли ты, что ты сделала? Некоторые из этих работ никогда не смогут быть заменены.

— Я знаю. Но так будет лучше.

Кинув на меня последний потрясенный взгляд, он выбежал из комнаты.

Глотая слезы, я смотрела ему в след. Он просто еще один мужчина , думала я. Позволь ему идти . В моей жизни их было так много; и их будет еще больше. Разве он имел какое-то значение?

Не обращая внимания на боль в груди, я осторожно спустилась по лестнице на нижний уровень, стараясь не разбудить спавших обитателей дома. Я прокрадывалась здесь и вчера ночью, частями унося предметы искусства; дело, требующее нескольких заходов. Уже прошло много времени с тех пор, как я сама выполняла тяжелую работу своими руками, но это дело я не могла доверить никому. Выбор среди предметов искусства и книг для меня был подобно приговору своим детям — кому стоит жить, а кому предстоит умереть. Шелка и бархат были бессмысленными, и они ушли к Фра Савонароле. А остальное… это было тяжело. Я позволю почти всем книгам Овидия уйти. Его работы настолько широко распространены, и я верила, что какие-то копии обязательно выживут, — если не во Флоренции, то возможно в других странах, не затронутых этим фанатизмом. Другие авторы, те, тираж которых был очень ограничен, остались со мной.

Выбор среди живописи и скульптур оказался труднее всего. Они одни в своем роде. Я даже не надеялась, что другие экземпляры существуют на земле. Но я знала, что не смогу сохранить их все: не тогда, когда и Савия, и Франческа знали мою коллекцию искусства. И вот, с мокрым от слез лицом, я выбирала те, которые, как я считала, были наиболее достойны спасения.

Франческа видела вещи, которые утром забрали последователи Савонаролы. Она сообщит об этом Савии. Но формально я все еще повиновалась демонессе, и должна была прикрыть себя. Мне нужно было собрать много вещей, чтобы ни Франческа, ни Савия слишком пристально не проверяли отданные предметы, которые были на моем втором складе. Складе, который видел Никколо.

Если он поверил, что все сокровища исчезли, другие тоже бы так посчитали. Его сердитый и резкий разрыв со мной отвлечет Франческу и Савию и убедит их в том, что я выполняю распоряжение, не давая им основания сомневаться в моей искренности. Кроме того, если бы он знал о существовании тайного склада, правда, в конечном итоге, могла бы выплыть наружу. Я не могла рисковать, не могла рисковать открыться Никколо. Никто ничего не узнает.

За исключением одного.

Джованни Альфьери вначале отказал мне, когда я попросила его провезти контрабандой спасенные объекты из Флоренции. Хотя он не являлся набожным человеком, он опасался Церкви так же, как и все мы. Он не хотел никаких неприятностей, которые могли бы возникнуть, если его поймают. Но я увидела проблеск искры жадности в его глазах, когда я увеличивала цену, покупая его помощь. И когда я сбросила одежду и сделала с ним все, о чем он так давно мечтал — и о чем даже не смел помыслить — он согласился взять два ящика с контрабандой в Англию.

Подлинная же ирония заключалась в том, что я посылала их ангелу. Как правило, мне не нравились ангелы, но этот был ученым, и когда я там жила, мы с ним вполне ладили. Еретические или нет, книги и произведения искусства будут также привлекательны для него, как были для меня. Он сохранит их. Какая нелепость, думала я, что мне приходиться обращаться за помощью к врагу. Савия была права. Порой зло и добро было невозможно отличить друг от друга.

И вот, стоя на затемненном складе, я молча прощалась с ящиками. Альфьери придет за ними в первой половине дня. Я также знала, что прощаюсь и с Никколо — выражение его лица до сих пор стояло перед моими глазами. Но его горе спасет меня и ящики. Знания и красота, которые я так любила в человечестве, буду спасены. И Никколо хотел бы того же для блага человечества. Если бы я рассказала ему о своей дилемме, думаю, он бы меня понял.

Кроме того, он будет по-прежнему творить, создавая свои замечательные, безнравственные шедевры. Он не нуждался во мне для этого. Он бы подавлял меня. В конце концов, для него я была просто другой женщиной, так же, как для меня он был просто другим мужчиной.

Отец Бетто весь сиял, расхаживая по кабинету, не скрывая свое торжество и ликование.