Что предназначено тебе… Книга вторая - Нэйса Соот'Хэссе Страница 9

На другой чаше весов обычно лежало здоровье — а то и жизнь. К изнурительной усталости прибавлялись холера, отнимавшая последние силы цинга, вызываемая скудной пищей, дизентерия, все виды лихорадки, пьянство, раны от пуль, стрел и ножей. Врачей толком не было. Зато те, что были, драли столько, что не снилось скрягам с Альбиона. Так я познакомился с Лоренцо.

На торговых постах можно было купить продукты, боеприпасы, инструменты, одежду, виски и табак, узнать новости — но цены были не лучше, чем у врачей.

Со временем в Манахате-Плэнет собралось такое количество людей, лишённых совести, что, отправляясь за покупками, приходилось брать небольшие весы.

Зато вечера… О книгах почти не вспоминали — если бы они и были в лагере, при такой стоимости свечей чтение стоило бы нам всего, что мы успевали собрать. Самые трезвые с наступлением темноты собирались у костра и проводили вечер за шутками, пением и болтовнёй. Песни напоминали многим о доме… Тем, разумеется, у кого он был. Одиночество приходило вместе с темнотой. Когда всё стихало, и тишину нарушало только уханье сов, крики диких гусей и вой волков. А субботними вечерами устраивали танцы — в нашем сугубо мужском кругу.

Доминико замолк.

Они лежали на отмели в прохладной воде протекавшей под домом реки.

Доминико смотрел в синее прозрачное небо над головой. Пальцы корсиканца перебирали волосы Стефано, порядком отросшие за месяцы, проведённые в тюрьме, а затем и здесь.

Стефано молчал. Ему было хорошо. Впервые не только за эти месяцы, но и за много, много лет.

Находиться рядом с Доминико, под его защитой и в его власти было хорошо. Не нужно думать ни о чём.

Конечно же, мелькали мысли о том, что будет, когда они возвратятся в мир людей — но Стефано прогонял её.

Он поднял руку, опустил её на шею Доминико и, притянув к себе, заставил погрузиться в долгий страстный поцелуй.

Доминико позволял ему почти всё. Трудно было представить, что недавно их разделяла ненависть.

Доминико стал частью его жизни — настолько большой, что Стефано уже боялся лишиться её.

Страх был вещественен, осязаем. Достаточно было отпустить руку, позволить Доминико удалиться в соседнюю комнату — и страх затоплял его.

По ночам, лёжа в спальне и глядя, как гаснут и разгораются звёзды на ярко-синем небе планеты, Стефано касался стены рукой, чтобы почувствовать, что Доминико спит там, за ней.

Утром, выходя с сигаретой на террасу, постоянно бросал взгляды на стеклянную дверь и не уходил, пока та не открывалась, и Доминико не выходил к нему, чтобы поцеловать.

— Что со мной? — спросил он как-то, забыв, что находится не один.

— А что с тобой? — во взгляде Доминико промелькнул насмешливый огонёк. Стефано стушевался и замолк.

Хотя Стефано давно уже не считал себя мальчиком, теперь он необыкновенно отчётливо понимал, что Доминико намного старше его. Корсиканец прожил целую жизнь — даже не одну. В нём обитало сразу три человека, и каждый говорил своим языком.

— Мне нравится, какой ты здесь, — сказал Стефано, забираясь пальцами в короткие, стриженные ёжиком прядки на затылке Доминико и внимательно разглядывая неожиданно красивое лицо.

— Интересно… Какой?

Стефано пожал плечами.

— Живой. Ты никому ничего не пытаешься доказать.

Доминико прикрыл губы рукой, будто хотел закурить.

— Я никогда никому ничего не хочу доказать, — жёстко возразил он.

Стефано замолк, глядя ему в глаза, и в его собственных глазах должно было читаться: «Перестань».

Доминико легко охватывала злость, но он, похоже, отлично знал эту свою черту и мгновенно загонял её обратно внутрь.

Стефано же не знал, как эту ярость преодолевать. В такие секунды Доминико казался чужим, и легко было поверить, что этот человек многих убил.

Впрочем, Доминико говорил:

— Убивать нужно с холодной головой.

Когда они завели этот разговор в первый раз, Стефано думал, дело закончится новой войной.

Доминико застал его за просмотром новостей: очередной предприниматель оказался жертвой неизвестных, и Доминико сказал:

— Идиот. Не надо было выделываться на чужой земле.

Стефано медленно повернулся и внимательно посмотрел на него.

— Ты думаешь, это нормально? — спросил он. — У него было двое детей.

— Santissima Venti*, — Доминико закатил глаза, — ты коп. Давно пора перестать удивляться подобным вещам.

— Я уже не коп, — веско возразил Стефано.

— Тем более, — Доминико опустился на подлокотник кресла напротив и выжидающе посмотрел на Стефано будто тот должен был сказать что-то. Стефано догадывался, что.

— Ты, очевидно, хочешь знать, что я буду делать теперь? — спросил он.

— Я бы сказал иначе — что ты хотел бы делать теперь.

— Мне не стоит забывать, что я принадлежу тебе, да?

Доминико пожал плечами и, достав из кармана сигарету, закурил, чего в стенах дома не делал никогда.

— Я, Стефано, очень терпеливый человек.

— К чему ты ведёшь?

— Я просто отвечаю на вопрос. Так вот. Я не из тех, кто начинает войну по поводу и без. Но. Есть вещи, которые я не прощаю. Я считаю, что договоры следует исполнять.

— Тогда к чему этот разговор? — Стефано поднялся и подошёл к стеклу.

Доминико покрутил в руках сигарету.

— Там, наверху, — сказал он, — идёт война. Я хочу знать, на чьей ты стороне.

Стефано молчал. Поджав губы, он смотрел в окно.

— У меня нет причин быть на твоей, — сказал наконец он.

— Я спас тебя от тюрьмы.

— А может, ты и упёк меня туда?

Доминико молчал. Делал вид, что курит, и не спешил отвечать.

Где-то на дне сознания Стефано понимал, что это так. Слишком много совпадений произошло.

— Ты приезжаешь в Сартен, — сказал он, — через пару недель меня вышвыривают из дома. Ещё через некоторое время умирает единственная девушка, которая согласилась дать мне приют. Затем — мой напарник, и обвиняют меня.

Доминико неторопливо затянулся сигаретой.

— Во-первых, — неторопливо произнёс он, — ты пропустил один пункт. Ты, мягко говоря, повздорил со мной.

— И за это должна была заплатить Джессика? — Стефано резко повернулся лицом к Доминико.

— Я, если на то пошло, её не убивал.

Стефано изогнул бровь, и злая усмешка проскользнула по его губам.

— Само собой. Это сделала змея.

— Идиот, — коротко бросил Доминико. Не дожидаясь, пока Стефано перебьёт его, он продолжал, — твой Габино,