Знай, что я люблю тебя (СИ) - Мелевич Яна Страница 11

«Дочь, привет. Ты папе не звонила? А то я что-то до него дозвониться не могу. Вчера домой так и не пришел, написал, что заночует в отделе, работы много. Ох, знаешь же его, волнуюсь что-то, здоровье то у него то, ночами работать!»

Пока Лариса говорила, у Раи внутри все замерло от страха. А вдруг с папой что-то случилось? И его текст, какой-то странный. В голове тут же пронеслись мысли об инсульте, человек не может контролировать пострадавшую часть тела, на которую идет воздействие. Возможно, это последствие удара. Может, пытался предупредить или попросить помощи. Хотя с другой стороны. Если это случилось на работе, то почему никто из отдела до сих пор не позвонил? Тот же Стас, он бы на уши всех поднял, если бы с отцом Раисы что-то случилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Быстро принялась собираться, вызывая на ходу такси через приложение. С деревянной скамьи схватила сумку, запихивая остатки вещей, застегивая на молнию. Назло ей, сработал принцип: «стоит поторопиться – все рушится». То собачку заело, то ключи найти не могла, то машина приехала. Но едва не забыла фен, пришлось возвращаться. Выйдя уже одетой, бросилась вниз по лестнице к гардеробной неподалеку от стойки регистратора. Там стояла очередь, которой обычно не бывало, и дама за стойкой не особо торопилась всех обслужить.

- Побыстрее, пожалуйста, – попросила старушку в очках, с недовольством зыркнувшую на нее раздраженным взглядом, с нарочитой медлительностью принимая номерок. В этот момент Рая прокляла того, кто разрешал пенсионерам вообще работать. Особенно тем, кто даже свои не особо трудные обязанности со скрипом выполняет.

- Всем вам быстро, а я тут одна, – огрызнулась гардеробщица, с неудовольствием выдавая ей пуховик и пакет с уличной обувью. Не став спорить, Кошкина кинулась к диванчикам в холле, принявшись натягивать обувь, услышав голос спустившего Дениса.

- Рая? Ты почему меня не подождала, мы разве не идем в кафе? – вскинул брови, на что девушка почти не глядя на него, ответила:

- Мне надо к отцу. Срочно, у него что-то случилось. Он дома не ночевал.

Головин нахмурился и, бросив взгляд на гардероб, быстро проговорил:

- Подожди меня, вместе поедем.

- Не надо я такси вызвала…

- Жди, отменяй свое такси, я нас отвезу! – проговорил упрямо, поспешив к бабушке, отложившей читаемый роман в очередной раз с ворчанием, двинувшись вглубь гардероба, правда, уже гораздо шустрее.

Раю мало волновало, что таксист уже приехал. Отменив заказ, покорно дождалась парня, двинувшись с ним на улицу через парковку. Старенький белый Фольксваген дожидался их, приветливо сверкнув фарами, стоило Денису снять его с сигнализации. Забираясь в салон, повернул ключ зажигания, взглянув обеспокоенно на севшую рядом Раю.

 - Куда ехать?

- Пятницкая 49. ОВД по району Замоскворечье, - выдохнула, поймав его удивленный взгляд.

- Твой папа задержан?!

- Он полковник…

Шли вторые сутки, а полковник Кошкин думал о том, что делать с Яриком. Пристрелить или пойти навстречу? Отцовская гордость шептала первое, но мужская солидарность, да и некое внутреннее восхищение все-таки советовало обратное. Этот парень был настолько же отчаянным, сколь до безобразия упрямым. Домой из-за него не пошел, хотя наверняка жена там волнуется.

Все началось вчера. Стоило посадить балагура писать чистосердечное по собственному у дежурного в кабинете, как спустя пару часов начался какой-то хаос. Мужчина уже собирался домой, когда со стуком в кабинет под его согласие вошел бледный Приходькин. На лице вселенская печаль, форма покосилась, глаза бегают, ручки дрожат. Таким бравого парня суровый полковник еще не видел.

- Что случилось, сержант Приходькин? – удивился, приподняв брови, пока Гриша вытирал галстуком пот со лба.

- Товарищ полковник, не могу больше! Он меня достал, - взвыл Гриша. – Можно мне его пристрелить? В случае чего, всю. Вину обещаю взять на себя, - сорвался парень, схватив в углу чайник без разрешения вышестоящего, что само по себе нонсенс, отпивая прямо с носика, не замечая, как капли льются на форму.

- Ты чего, Гришка? – нахмурился Степан, откладывая пакет с пустым контейнером из-под еды и садясь обратно в кресло.

- Товарищ полковник. – снова жалобно выдавил Приходькин, едва не плача. – Пожалуйста. Или я сам застрелюсь, или его убью. Этот Тасманов, чтоб его черти забрали, настоящее чудовище! Я ему: пиши чистосердечное. А он мне статьи из уголовного, гражданского и даже трудового кодекса! Я ему слова. Он мне пять! Позвали Сердюкова, так он и Борьку довел, сейчас коньяк из закрамов… в смысле валерьянку пьет. Думали Стаса натравить, Морозик через двадцать минут точно ошпаренный вылетел и все сигареты у пацанов выкурил!

- Вы что там, толпа бравых мужиков, с одним идиотом справиться, не можете?! – возмутился Кошкин, стукнув кулаком по столу, отчего бедный Гриша подпрыгнул, фуражка покосилась на голове, а сам сержант вздохнул.

- Бить нельзя по правилам, сами учили нас. И что с ним делать? Он не замолкает. Вы вообще слышали, что он у нас в кабинете распевает? Слушать невозможно, весь тюремный шансон вспомнил! А как закончились песни там, перешел на попсовые песенки! Сказал, пока с вами не поговорит, не успокоится. А если нужно, то в тюрьме петь будет так, что его обратно к нам отселят и еще приплатят, чтобы не возвращали!

По закону ничего с ним не сделаешь. Первое преступление, сажать некуда, оформлять из-за разбитого носа, тем более сам Стас отказался заявление писать. Стыдно ему, да и история эта с поцелуем из пальца высосана, хотя узнай Кошкин о ней раньше, сам бы, наверное, парня побил за то, что к дочери полез его.  Решили поддержать для страху, а он сам ужаса навел. Степан бросил взгляд на часы – время уже одиннадцать вечера, домой бы. А этот за ворота вышвырнуть.

- На улицу его.

- Пфф, товарищ полковник, - прямо фыркнул Гриша, забыв всякую субординацию на нервной почве. – Этим тоже угрожали.

- И что?

- Ничего. Сказал, будет под воротами горланить, пока обратно не заберем.

«Идиот. Как есть идиот», - подумал про себя мужчина, проведя рукой по седым волосам. Взглянул на темное небо за окном, затем повернувшись к Приходькину, проговорил:

- Ладно, сейчас приду.

От его кабинета до кабинета дежурного четыре этажа, несколько лестничных пролета. Пока шагал, думал о том, почему парень с таким упорством добивается их встречи, ведь с его дочерью в отношениях больше не состоят. До сих пор помнил, как девочка рыдала, молча на груди, ничего не говори. Лишь вскользь упомянула, что проиграла в борьбе за любовь, потому что дура. Да даже если и так, Раиса его ребенок и за нее он голову был готов парню тогда оторвать. Остановила жена, просившая не лезть.

«Взрослые уже, Степ. Не нам сюда вмешиваться. Мы не знаем, что произошло. Со стороны судить всегда легко, особенно родителям, но в первую очередь мы и должны держать нейтралитет. Лезть только в крайнем случае», - тогда послушался мудрую жену, она всегда была права в таких случаях, знала что сказать. Не такая импульсивная, более разумная. И почему-то к этому светловолосому парню она относилась хорошо. В нем что-то ее затронуло, возможно, видела чуть дальше красивой обертки. Хоть признаться, он его безмерно на празднике удивил. Дети до сих пор спрашивали, когда в гости придет «дядя Яра».

Он сидел на жестком стуле, руки скованы наручниками, видать, чтобы ничего натворить не смог. Чуть покачиваясь на стуле, то и дело, скользя рассеянным взором по стенам. От портрета президента, к грамотам, правилам пожарной безопасности и прочим документам, вывешенным на стенде позади стола дежурного. Красивый. Зараза, даже Степан Ерофеич это признавал, просто удивительная притягивающая харизма. Во взгляде, в движениях, во всем. Таким парням достаточно поманить за собой пальцем, чтобы молоденькие девушки и даже взрослые женщины бросали все. Но было нечто такое в нем, что не вязалось с образом безалаберного балбеса. Опытный взгляд полковника порой ловил в глазах с хитринкой грусть, печаль и боль. Там много чего, настоящая трясина полная грязи. Опытные следаки за версту чуят подобное. На своем веку мужчина повидал многих людей, откровенных подонков, сбивших, но еще видел жертв. Тех, кто в свое время слишком рано повзрослел в отношении к людям, но остался запуганным ребенком где-то глубоко в душе.