Киндер, кюхе, кирхе (СИ) - "Андрромаха" Страница 12

- Укройся нормально! Кашлял же всю ночь!

Андреичу аж плечи передернуло. Олег его кутает, как маленькую ляльку, почти нос платочком вытирает, а этот… за его спиной…. Что Олег про «Мишкину беременность» не знает, Андреич был на сто пудов уверен. Олег у них - главный, в курсе был бы - сам бы выбрал, у кого советы спрашивать…. Андреич в сердцах сплюнул на рельсы и зло подумал про Самсонова: «Одно слово: пидор! Равняли его с нормальными мужиками, равняли, а сучья сущность всё равно и вылезла! Олега только жаль…»

В то же примерно время произошло еще одно важное событие. Сестра Олега Наташа, собираясь в Питер по делам, позвонила, что заедет к брату в гости.

- Давай мои вещи в шкаф уберем, а я в читалке в институте посижу, пока ты с ней здесь встретишься?! – малодушно предлагал Миша.

- Нет, - мотал головой Олег. – Всю жизнь, что ли, прятаться? Наташка – отличная! Вот увидишь, она нас поймет!

И пока в вылизанной до блеска квартире Мишка настраивал обед из четырех блюд, волнующийся Олег встречал Наташу у поезда. Он сказал ей всё сразу, на вокзале, без долгих прелюдий. И никак не ожидал, что она схватится за сердце и осядет ему на руки, беспомощно хватая ртом воздух и шепча:

- Валидол в сумке... пожалуйста….

Через полчаса у Мишки тренькнул телефон. Голос Олега был нервным и растерянным:

- Минь, Наташе с сердцем плохо. Мы сейчас на такси приедем. Выйди, встреть!

Мишка, схватив с вешалки куртку, бегом ссыпался по лестнице. Машина подъехала через десять минут. Олег, открыв дверь с Наташиной стороны, скомандовал Мишке:

- Руку подай! Ей в вокзальном медпункте укол сделали, нужно срочно лечь!

Миша протянул обе руки худенькой женщине с мучительно нахмуренными бровями и большими серыми, как у Олега, глазами, полными слёз.

- Давайте, я на руках донесу! – робко предложил он.

- Ты почему без шапки? Менингит хочешь схватить? – грозно прошипел ему Олег. – … Подай ей руку слева! - и, наклонился к сестре: - Нат, дойдем потихоньку?

Ребята не поняли, когда у гостьи поменялось настроение. Обессиленная седативной инъекцией, опираясь на их руки, она с трудом дошла до лифта. В квартире Мишка сразу метнулся устраивать постель: запихнул подушку в чистую наволочку, вынул теплый плед из шкафа:

- Ложитесь! – и, только дождавшись пока Олег уложит и укроет гостью, тихо спросил: - Лёль, с машиной-то – что?

- На вокзале оставил. Наташке транквилизатор вкололи, я побоялся сам быть за рулем, когда она - почти без сознания.

- …Съездить, забрать?

Олег кивнул:

- Ага! Ключи-документы – в кармане.

Она проспала два часа.

Мишка пригнал к дому машину, и они вдвоем с Олегом сами дегустировали свой «праздничный» обед, когда Наташа открыла дверь кухни:

- Олег, где можно умыться? – а через три минуты вышла из ванны, всё еще бледная, но улыбающаяся. - …Как вкусно пахнет! Угостите? И… Олег, представь нас, пожалуйста!

- Это – Миша, мой,… - Олег запнулся, но договорил: - мой любимый. А это – Наталья Борисовна, моя сестра!

- Просто – Наташа! – улыбнулась гостья, подавая Мишке руку.

- Ты ей понравился! – смеялся после Олег. – Пока мы к дому ехали, она всё твердила, что не будет знакомиться. А как тебя увидела – растаяла.

- Она просто человек хороший! – отвечал Мишка. – И тебя очень любит, готова принять любым. Я тебе завидую: я своим родителям признаться не смогу.

К хорошему быстро привыкаешь. А если добрых фей тебе судьба не додала, если всего в жизни ты добился сам, руки стерев до кровавых мозолей и по краю пройдя не раз и не два, то невольно считаешь, что всё, чего достиг, уже по полному праву – твоё. А когда всё, во что верил, всё драгоценное, выстраданное, родное за четыре дня рассыпается, как карточный домик, стальная воля нужна, чтоб не сломаться.

 «Тринадцатую»* на электромеханическом давали в январе. Ребята ее заранее «поделили»: десятку – добавить к январскому платежу по кредиту, десятку – на автомобильную страховку, а на остальное, если останется – смотаться в Питер, шикануть от души.

Зарплату привезли к концу смены. Народ у кассы стоял плотной стеной. Когда подошла Мишкина очередь, табельщица почему-то смутилась, быстрым движением развернула ведомость:

- Распишись! - и отвернулась отсчитывать купюры.

Мишка, прочитав сумму, остолбенел:

- Премия – четыре тысячи?! Это – ошибка! Остальным же по тридцатке дали!

- Может, и ошибка. Иди к начальству, спрашивай!

В дирекции на месте оказалась только главный технолог.

- Анна Львовна, я хотел про премию узнать, – Мишка несмело застыл у дверей. – Мне неверно начислили.

Голос Анны Львовны прозвучал неподдельно участливо:

- Да нет, Самсонов, всё там верно. Это тебе мастер столько насчитал. Вроде, потому что ты – студент-вечерник….

Мишка побледнел. Слишком сильно ситуация напомнила давнюю, московскую, когда на студии вместо зарплаты ему выдали долговую расписку. Тогда тоже кассирша пожимала плечами: «выясняй у начальства», а начальство отрезало: «всё, что должны – заплатили».

Анна Львовна проводила огорченного парнишку сочувственным взглядом. Не могла же она ему рассказать, что неделю назад, получив премиальные ведомости, она сразу вызывала к себе Алексея Андреича:

- Лёш, ты зачем парня обидел?

- Самсонова? – Андреич сразу понял, о ком речь. – Сколько заработал, столько и получит.

- Не свисти! Столько у тебя алкаш Ветров получит и Переверзева, которая всего два месяца работает. А Самсонов – хороший наладчик: ни прогулов, ни замечаний. Выкладывай, чем он тебе насолил?

- ****ина он! – раздраженно рявкнул Андреич. - У него баба беременная, а он с любовником живет.

- И ты поэтому на него окрысился? Сам, что ль, от своей Таньки не гулял?! – Анна Львовна знала Андреича тридцать лет, и отношения у них были особые.

- Знаешь, Нюр, одно дело - в подсобке молодую деваху зажать, и совсем другое - самому ребенка ждать, а потом на стадионе на деньги любовника пиво лакать. Это – ****ство! К тому же он – вечерник, в ночную смену не выходит, когда аврал случился, он в учебный отпуск умотал. Хрен ему, а не на нормальных людях наживаться!

Анна Львовна пожала плечами:

- Ну – смотри. Я в твои расчеты не лезу.

- Вот и не лезь! – хмуро отрезал Андреич и вышел из техотдела.

Лев Толстой очень верно сказал, что мы любим людей за то добро, которое  им сделали, и ненавидим их за то зло, которое им причинили. Андреич этой мудрости, конечно, не помнил. Но после несправедливо, как он и сам понимал, срезанной премии, обозлился на Самсонова еще сильней.

В конце января у Андреича намечался юбилей. И когда Лёха с Нечаевым подошли к нему советоваться насчет подарка, он предупредил:

- С Самсонова денег не берите, я их с Олегом не зову, - и на удивленные взгляды пояснил: - Пашке моему – двенадцать лет. Я не хочу, чтоб он на их «голубую дружбу» пялился.

- Да ладно тебе! - протянул Лёха. – Они ж свои отношения на люди не выставляют. У Арни вон вообще пацаны маленькие – и то он не боится….

- Мне Арни – не указ. К себе – приглашайте, кого хотите, а я – сам гостей выбираю, - отрубил Андреич, закрывая тему.

Выйдя из дирекции, Мишка мастера искать не пошел, даже подозрением оскорблять его не стал. Андреич - свой мужик. Небось, если бы смог – нормальную премию выписал. Мишка решил, что дело закрутилось на уровне завода: или цехом недовольны или попросту решили денег сэкономить….

Как всегда в день зарплаты цеховские мужики скидывались на предстоящие гулянки-рыбалки-поездки. Мишка окликнул Нечаева, собирающего деньги «на Андреича».

- Почем сдаём? По две?

Но Севка ядовито хохотнул:

- Ты, Самсон, свои при себе оставь! Тебя не позвали!

- Как это? – растерялся Мишка. – Почему?

Нечаев торжествующе выпалил:

- Потому что ты – пи-до-рас! Понял? Андреич сам так сказал! - и обернулся к Лёхе: - Лёх, подтверди.

Лёха ничего не ответил, раздраженно дернул плечами и вышел в курилку. Мишка вспыхнул, сгреб из своего шкафчика вещи и выскочил в коридор.