Dragoste în ciuda (СИ) - "Joanne X" Страница 15

Тот кивнул и, отвернувшись, ушёл на балкон. Небо нахмурилось, окрасившись в тяжёлый свинцовый цвет, играя разрядами молний, поблёскивавших на горизонте то тут, то там. Оно словно бы соответствовало настроению властелина, его непомерной злобе. Он лелеял в своей душе чувство мести, которое росло с каждым годом и становилось тяжелее, не давая нормально жить, и требовало сиюминутного выхода. Но враг слишком далеко: тот, кто когда-то забрал его любимую игрушку — Лале — и того, по которому он скучал так сильно, что не находилось слов, чтобы описать его печаль. И она была взаимной. Голубиная почта приносила редкие вести от Раду, полные нежности и еле сдерживаемой страсти.

Мехмед тяжело вздохнул и прошёл к столу, вынув из ящиков в нём тонкий узкий пергамент. Он бы не смог вместить всё то, что мужчина хотел сказать любовнику при встрече, оставляя лишь небольшие строки, скупо рассказывающие об их любви, не передающие и тени её, но между слов сквозила тоска и одиночество.

— Столько лет… — горько прошептал он и потянулся к перу.

Строки сами ложились на хрупкую бумагу, сводя с ума невыплаканными чувствами:

«Мой любимый мальчик,

Больше всего в жизни я хочу, чтобы ты всегда был со мной… Мы вынуждены молчать и скрываться только из-за того, что окружающие никогда не поймут. Весь остальной мир понятия не имеет о том, что такое настоящая любовь: они не тосковали в разлуке, они не понимали, что, возможно, у любви нет будущего. Мне всегда повторяли, что любовь не может продолжаться всю жизнь. Но это не так, ты же видишь, что с годами наша стала лишь сильнее. Когда все препятствия между нами исчезнут, мы будем вместе, нас никто не посмеет осудить, я не позволю, буду оберегать тебя.

Твой».

Мехмед ещё раз окинул взглядом, похожим на преддождевое небо, письмо и увидел, как его пальцы задрожали, посыпая песок на чернила, чуть подождав, встряхнул и вновь вышел на балкон. Повелитель Османской империи, ухватившись за перила, вгляделся вдаль. Он словно бы хотел преодолеть расстояние одним движением мысли, увидеть, притронуться, сжать. Султан уже знал, что через несколько дней на диване будет принято решение объявить войну Владу Басарабу и пойти армией в его земли. Мехмед жаждал лицезреть его склонённую голову перед собой, а потом окровавленную, выставленную на всеобщее поругание.

— Готов ли ты, Влад, к тому, что твою жену будет иметь любой янычар, что пожелает, а дети забудут родину, забудут тебя, а, вырастив их, я, убивший их отца, получу от них сыновью благодарность? — Мехмед ядовито ощерился, гнев не находил выхода.

Он глубоко вздохнул, на несколько секунд прикрыв глаза. Затем залихватски свистнул, подозвав к себе почтового голубя, видя, как он спустился и готов к отправке. Несколько ловких манипуляций, и птица взмыла в небо, унося с собой частичку души самого могущественного человека в мире.

Дорога близ замка в Валахии.

Колкий, пронизывающий осенний ветер словно бы поставил перед собой задачу выдуть тепло из меховых накидок пары, не спеша передвигающейся на скакунах. Влад повернулся к Лале и заботливо оглядел её фигурку, бледное лицо, обрамлённое крупными кудрями, бескровные, почти синие губы. Позади на почтительном расстоянии их сопровождали воины, готовые в любой момент отразить атаку.

— Замёрзла? — спросил он, и глаза самого глубокого зимнего цвета неба задрожали.

— Что сейчас будет? — прошептала она, ловя его взгляд.

Влад нервно покусал губы и вновь посмотрел прямо перед собой. Напряжение между двумя любящими витало в воздухе и не развеивалось, несмотря на сильные порывы ветра, таящего в себе запах сырой земли и тот неуловимый аромат осени, предвестницы зимы, несущей на полах своего плаща снегопады и стужу.

— Ты тоже считаешь, как все эти трусы бояре, что я поступил опрометчиво? — презрительно выплёвывая слова, проговорил он, ему хотелось пришпорить коня, но он сдержался, кожей чувствуя боль жены.

Лале, глубоко вздохнув, посмотрела на спину мужа и решила поравняться с ним. Влад повернул к ней голову, её лицо было сосредоточенным, а в глазах ни капли осуждения, порицания — всего того, что он боялся увидеть. Его губы наметили улыбку. Лале скользнула глазами по его верхней, видя, как чуть растянулся шрам над ней, и её брови чуть сдвинулись. Мужчина облегчённо вздохнул. Ему и не требовался её ответ на его вопрос.

— Мехмед пока не знает, а если и знает, то ему нужно время, чтобы принять решение… — начал он и сжал поводья.

— Мехмед объявит войну, Влад, и не оставит камня на камне, — сказала за него Лале.

Он посмотрел на неё мрачно, исподлобья:

— Я сделаю всё для того, чтобы ни ты, ни мои дети, ни мой народ не пострадали, эта земля и так достаточно вынесла, хватит! — вскричал и отвернулся, чтобы она не увидела отсутствие надежды в его взоре. — Мы с Димитрием и Асланом соберём войско и будем сражаться до последнего солдата.

Лале почувствовала в его голосе печаль и прикусила губу, чтобы не разреветься, что делала почти каждый вечер, пока укладывала детей. Мальчики выглядели притихшими, старались не тревожить родителей по пустякам, не донимали пустыми играми, проводили своё время в заботах, поочерёдно, по мере своих сил помогая то отцу, то матери. Ей иногда казалось, что сам замок и природа этой чудесной страны что-то предчувствовали и к чему-то готовились. Она внушала себе сотни раз, что Валахия выстоит, что они выживут, что их счастье возможно дольше, чем семь лет, вместе отпущенных им. Но внутри её съедала такая печаль, что впору было выйти на самую высокую башню и кричать от боли, оглашая всё пространство от небес до земли своим воплем о беспомощности и неминуемости судьбы. Но женщина не могла себе позволить быть настолько удручённой, не могла себе позволить своим заунывным видом вгонять мужа и правителя в ещё большее тяжёлое раздумье.

— Мы выдержим, Влад, — пообещала она ему, взглядом приободрив.

Цепеш слабо улыбнулся, и они продолжили свой путь до замка уже молча, каждый погрузившись в свои размышления. Уже там Лале, взяв пару телохранителей и надев на голову капюшон, так что лица практически не было видно, быстрым шагом добралась до городской площади, где торговали. Место встретило её непривычно насыщенными запахами разной природы происхождения, некоторые прилавки напомнили ей её родину, всколыхнув в памяти зыбкой гладью воспоминания о счастливых деньках юности, когда молодой парень из Валахии повстречался с юной девушкой-турчанкой…

Из счастливого плена её мыслей Лале вытянула чья-то цепкая хватка. На руке буквально повисла черноволосая бледная девушка, её взгляд был почти безумен, словно бы она смотрела сквозь пространство, находясь одновременно в двух мирах.

— Госпожа, госпожа, — прошептала она, наконец-то фокусируя свой взгляд на Лале, — король тьмы… несчастье…

Телохранители оттеснили её от «безумицы» и, схватив, тряхнули ту так, что её зубы клацнули, на губах проступил тёмный кармин. Сердце Лале дрогнуло, и она зычным голосом приказала:

— Не трогать!

Воины недоумевающе переглянулись между собой, но приказ исполнили. Девушка с опаской теперь смотрела на госпожу, когда та подошла к ней.