Шахразада - Коварная любовь Джабиры Страница 28

Мир рассыпался тысячами осколков боли – принца Мустафы, не Мирджафара… Однако базилевс не заметил, как побледнела его названная дочь, – он огласил принятое решение и вновь поднял глаза к потолку, созерцая игру света в потолочных витражах.

А вот Феодора эту смертельную бледность заметила – и почти правильно поняла все, что происходит в душе ее «сестрички».

Девушки молча поклонились императору и так же молча пересекли половину дворца. Раскрылись двери в селамлик, а потом и в коридор, что вел к покоям принцесс. И лишь тогда Феодора участливо спросила:

– Василике, что с тобой? Ты выглядишь так, будто сейчас упадешь.

– Нет, сестричка, я не упаду. Но слова нашего повелителя развеяли все мои надежды…

Принцесса погладила девушку по плечу.

– Малышка, мы же обе прекрасно знаем, что рождены лишь для этого, что наш удел – брак по расчету нашего владыки в какой-то далекой стране. Неужто ты надеялась, что тебя минет чаша сия?

Василике отрицательно качнула головой.

– Нет, сестричка, на это я не надеялась. Однако думала, что все случится не так скоро…

Увы, девушка была вынуждена лукавить – она с самого начала понимала, что ее возвышение лишь отчасти дань ее заслугам. Что названная дочь императору куда выгоднее, чем даже сотня рабынь-компаньонок единственной принцессы. Что такая дочь может стать отличной партией для кого-то из соседствующих монархов или их сыновей.

– Малышка, – протянула Феодора сочувственно, – так ты думала, что мне первой предстоит покинуть дом?

Василике кивнула. Это была совсем безобидная ложь, ложь, которая не обидит ее «сестренку», но вполне оправдает и дурное самочувствие, и слезы.

«Ох, мой Мирджафар, – думала девушка, – ты оказался прав. Судьба, на которую ты так полагался, сыграла с нами самую злую шутку, на которую только способна: мы будем видеться часто-пречасто, но не станем ближе, чем сейчас, ибо я буду женой твоего брата… Принца Мустафы, не Мирджафара…»

– Не плачь, милая, – ласково проговорила меж тем Феодора. – До расставания у нас есть еще время. И грех его портить слезами!

– Ты права, сестра, – Василике нашла в себе силы улыбнуться. – Ты права, а я непозволительно расклеилась. Что недостойно высокого имени принцессы из рода Комниных.

– Во-от! Вот так ты мне нравишься гораздо больше. Помни, мы рождены не в любви и не для любви. Наша судьба – служение куда более высокое и следует быть достойной именно этого, подлинно царского предназначения.

Удивительно, но эти напыщенные слова осушили слезы Василике. «Кто знает, что будет завтра?.. Быть может, судьба, раз соединившая нас, затем уведшая в разные стороны, еще разрешит нам быть вместе?..»

– И пусть наш повелитель уже отмерил последние дни нашей дружбы! Тем более следует провести их так, чтобы вспоминать не реки слез, а фонтаны смеха!

Феодора расхохоталась.

– Порой, Василике, ты походишь не на юную деву, а на престарелого учителя риторики!

Девушки улыбнулись друг другу. Да, они оставались заложниками чужих решений. Но дружба помогала им удары судьбы принимать более чем достойно.

Свиток семнадцатый

Утро выдалось солнечным, небо – чистым и ясным. По городу гулял свежий легкий ветерок, принося с собой ароматы цветов и зрелых фруктов ранней осени. Улицы были запружены людьми, настроение у всех было праздничное, ибо в великом граде Константина уже более полугода не смолкали разговоры о невиданной щедрости императора, даровавшего свободу юной рабыне и назвавшего ее своей приемной дочерью. Сегодня же эта некогда рабыня, а ныне принцесса Василике отправлялась к своему жениху, бею Мустафе. Сопровождать ее вызвался сам принц Мануил со всем своим гаремом. Конечно, и Феодора не могла не проводить подругу. Тем более что надежды когда-либо свидеться было так мало.

Шумный вздох прокатился по толпе, собравшейся вокруг главных ворот Большого дворца, когда те начали медленно раскрываться. Люди отчаянно вытягивали шеи, стараясь хоть что‑нибудь разглядеть поверх голов стоящих впереди. Из ворот на гнедых лошадях выехало четверо янычар в парадном платье. Размахивая над головами людей плетьми с металлическими наконечниками, они заставили толпу расступиться.

Затем на площадь перед дворцом ступил конь императорского глашатая. Сам же почтенный Аль-Акбар восседал столь гордо, словно это он отправлялся сегодня к жениху в неведомые дали. Он проехал чуть вперед и вскинул над головой руку.

На толпу опустилась тишина.

– Внимайте! – зычно выкрикнул глашатай. – Внимайте, о люди Константинополя, и восторгайтесь невиданной добротой нашего повелителя, великого базилевса Алексея, да продлятся его славные годы сотню раз по сотне лет! Сегодня его дочь Василике покидает родительский дом! С этого дня она – невеста, ее ждет долгое странствие к жениху! Посмотрите на нее, о жители града Константина, и подивитесь огромной силе отцовской любви! И пусть необыкновенная честь, оказанная великим императором своей дочери, послужит для всех вас славным примером!

Внимай, Константинополь! Сейчас ты узришь караван, что отправляется в долгое странствие. Принцесса Василике, да сохранят ее все боги под всеми небесами, в сопровождении сестры Феодоры и брата Мануила почтит мостовые прекрасной столицы Бизантия!

Гул одобрения прокатился по толпе.

– Узрите, о люди Константинополя, дары нашего повелителя своей дочери! Смотрите и ничего не пропустите, а когда будет близок ваш последний час, расскажите своим внукам и правнукам о величии могущественнейшего из базилевсов, что управляет судьбами каждого столь же ревностно, как управляет самой прекрасной нашей империей!

Глашатай проехал на некоторое расстояние вперед, остановился и вновь повторил все то, что произнес у ворот, через которые уже выдвигался свадебный поезд Василике. По сторонам от него ехали рабы принца Мануила, обеспечивая безопасный проезд.

Вскоре в широком проеме ворот появился всадник на сером в яблоках жеребце. Толпа жадно подалась вперед в стремлении рассмотреть его получше. Янычары с большим трудом сдерживали ее.

– Это принц! – крикнул кто‑то, и вся толпа тут же подхватила:

– Мануил! Принц Мануил!

Принц въехал в самую гущу народа. Он уверенно восседал на своем скакуне, и на губах его играла легкая улыбка. На нем был бело‑золотистый наряд, на руках сверкали перстни с драгоценными каменьями, а тюрбан украшал огромный кроваво‑красный рубин. Не обращая внимания на плети и окрики янычар, люди стремились прорваться к принцу. Женщины любовались его молодостью, а мужчины дрались за право коснуться его кожаных с золотом сапог.