Евгений Кабанов - МИССИОНЕР Страница 3

И вот теперь этот тип совсем рядом заспанно щурил не совсем ясные глаза, пяля их во все стороны.

– Чего это за иллюминация такая? – прохрипел он по-прежнему заплетающимся языком.

– А-а-а… Похоже, щас билеты собирать будут, – второй стал вяло шарить по карманам. – Саня, ты куда их сунул?

Язык у второго заплетался ещё больше, а глаза были ещё мутнее, чем у его приятеля.

Тот, которого назвали Саней, сначала громко зевнул, потом ещё громче икнул, опять зевнул, и, наконец, изрёк:

– Ну ты даёшь, Серый! Они ж у тебя были!

Серый тоже сладко и протяжно позевал, хотел что-то произнести, но в этот самый момент опять зевнул, да так широко и прочувствованно, что остался сидеть с открытым ртом, испуганно завращав вдруг сразу принявшими более осмысленное выражение глазами.

– Серый, ты чё? – Саня тупо уставился на приятеля.

Тот скосил глаза на свой красный нос, пытаясь, видимо, сквозь него увидеть, что там такое стряслось с его нижней челюстью. Ощупал заросший недельной щетиной подбородок, попытался сдвинуть его в одну сторону, в другую. Не добившись никаких успехов – рот по-прежнему оставался широко открытым, – стал издавать громкие звуки, более привычные, скорее всего, для африканских джунглей, чем для пассажирского поезда. Купе и его окрестности наряду с воем стали интенсивно насыщаться винными парАми.

– Чё? Заклинило, что ли? – Саня протянул руку через столик, слапал приятеля за нижнюю челюсть и стал мотать его головой из стороны в сторону. Тот завопил пуще прежнего, схватив друга Саню за руку, и так резко дёрнулся назад, что от удара его многострадальной головы о перегородку слетела висевшая с другой стороны на крючке шляпа, которая, спланировав на столик, перевернула стоявшую там открытую бутылку кефира. Кефир широким белым водопадом хлынул со столика на юбку не успевшей вовремя среагировать молодухи. Пассажиров, до сих пор оцепенело наблюдавших за развитием всех этих событий, наконец, прорвало. В уже предельно насыщенной винным перегаром атмосфере смешались стоны, крики, вопли, смех и даже хохот с примесью некоего похрюкивания. В это время до места происшествия добралась привлечённая шумом пожилая проводница.

– Что здесь происходит? Что за базар-вокзал?

Тут Аполлон, с удивлением следивший за происходящим, сообразил, наконец, что этому несчастному Серому нужна квалифицированная помощь.

– Спокойно! Проблем серо, – всё-таки вырвалось у него.

Он встал, размял затёкшие ноги и, приблизившись к орущему страдальцу Серёге, точно рассчитанным ударом заехал ему кулаком в нижнюю челюсть.

Мгновение спустя нижняя половина Серёгиного лица одновременно выдала следующую комбинацию звуков: хруст челюстей в горизонтальной плоскости, клацанье зубов по вертикали и объёмный истошный вопль.

Вся процедура постановки челюсти на своё законное место произошла столь неожиданно и быстро, что мало кто успел заметить, каким методом была произведена операция. На какой-то миг в вагоне воцарилась гробовая тишина – Серёга-Серый замолчал, а оторопевшие в кульминационный звуковой момент пассажиры ещё не успели очухаться.

Как доподлинно известно, мёртвая тишина устанавливается как раз накануне бури. И буря грянула. Грянула столь же внезапно, как и затишье перед ней. И заревела с такой силой голосом Серёгиного приятеля Сани, что зрители всего этого действа так и не успели выйти из своего оторопелого состояния, а, наоборот, погрузились в него ещё глубже и надёжней.

– Побьём Серого?! Побьём Серого?!.. Ах ты поц! Ах ты скотина!.. Моего друга… по больной скуле… по морде… Да я тебя!.. – Саня встал, цепляясь за перегородку, во весь рост. Тут все увидели, какой он большой и мощный. Громовые раскаты Саниного голоса прерывались приступами душившего его праведного гнева за своего побитого друга.

С лица Аполлона ещё не успело сойти выражение удовлетворения успешно проведенной операцией с челюстью Серёги, когда в его собственную челюсть смачно и аккуратно вписался здоровенный волосатый кулак Сани. Голова Аполлона дёрнулась назад, а когда снова становилась на место, на противоходе её встретил новый удар, который на сей раз пришёлся прямо в глаз. Аполлон, не ожидавший такого поворота событий и находившийся в расслабленном состоянии, тут же, что называется, скопытился, и в мгновение ока утонул, как в старинном шикарном кресле, в пышных формах застывшей с куриной ножкой во рту экспортной матрёшки.

Думается, нет смысла описывать последовавший за этим новый виток неуправляемой цепной реакции среди пассажиров, поскольку главный герой оказался в глубоком нокауте, и ему было столь же глубоко наплевать на всю эту какофонию.

Когда Аполлон разлепил глаза, то первое, что он увидел, были две, склонившиеся над ним, женские фигуры. По мере улучшения резкости фигуры эти постепенно вырисовывались в уже знакомую проводницу и в ещё незнакомую, но, судя по форменной рубашке, тоже проводницу.

Посреди двух женских голов появилась вдруг мужская и, ободряюще улыбнувшись, произнесла:

– Ну вот, всё в порядке. Как говорится, будет жить.

– Спасибо, доктор, – сказала незнакомая проводница мужчине и, повернувшись к Аполлону, заботливо спросила:

– Ну, как вы себя чувствуете?

Вместо Аполлона ответил доктор:

– Через полчаса на нём уже пахать можно будет, – и тут же добавил, – если сотрясения мозга не произошло.

И обратился к всё ещё плохо соображающему Аполлону:

– Подташнивает?

Аполлон никак не мог вспомнить, что означает слово "подташнивает", но, на всякий случай, утвердительно пошевелил, насколько мог, головой.

– Ну вот, налицо сотрясение, – почему-то вдруг обрадовался доктор и, как бы подтверждая свои слова, постукал лежащего указательным пальцем по лбу.

У Аполлона ныла челюсть, голова гудела и не могла толком усваивать поступающую извне информацию. "На лице сотрясение", – с грустью подумал он. А так как постукивание пальцем по лбу отдавалось ударами молота по челюсти, то в перевёрнутом сознании Аполлона, усвоившем, что с лицом что-то стряслось, вдруг ясно возникла такая же перевёрнутая картина: его собственное лицо с нижней челюстью вместо лба и лбом вместо нижней челюсти.

– Помню, был такой случай, – произнесло сие прелюбопытное существо оживлённым голосом доктора, – привезли к нам на "скорой" мужика. Хиленький такой мужичонка. С травмой головы…

Сотрясённое лицо Аполлона трансформировалось в радостное лицо доктора.

– С ним и жену его привезли, – продолжил теперь уже доктор, – заботливая такая, говорит, не отпущу, мол, одного… Во-от таких габаритов.

Доктор развёл руки в стороны и описал ими воображаемые габариты жены пациента.

– Ну, вроде той, на которую этот, – он кивнул на Аполлона, – приземлился. Вернее, притИлился.

Доктор засмеялся, довольный своим остроумием.

– Пудов так на семь… Она и рассказала, как дело было. Потому как муж её был в отрубе и говорить ничего не мог… Да, ночью это всё произошло, – при этих словах доктор указал на окно, за которым действительно была ночь.

– Ну вот. Вышел, говорит, мой Василёк на балкон покурить. Да тут ему и привиделась эскадрилья НЛО, потому как он "тарелки" закричал. Пока я, говорит, на балкон выходила, он с балкона, с пятого этажа, и сиганул.

– А чего сиганул-то? – спросила знакомая проводница.

– А, говорит, вроде как поманили его с флагманской тарелки. Потому как, по её словам, и её звали, да она не поддалась на провокацию, а, пока Вася падал, мол, "скорую" успела вызвать… Ну, привели мы его в чувство, он глаза открыл и простонал: "тарелки". Ага, говорит его жена, что я вам говорила? Вот видите! В общем, в моей практике такого сотрясения мозгов я больше до сих пор не встречал. Память бедолаге начисто отшибло. Только знай себе твердил: тарелки да тарелки. Короче, чокнулся мужик. Год в дурдоме проторчал, пока более-менее соображать стал. К тому времени про случай этот и в нашей городской газете писали. Не про то, конечно, что мужик в дурдом попал, а про НЛО. Жена его всё рассказывала. Может, кто читал? Правда, давно это было…

Тут доктор развеселился до предела:

– Ну, как история?

Проводницы сокрушённо закачали головами:

– Это ж надо такому случиться!

Про Аполлона, казалось, совсем забыли.

– А, скажите, доктор, мужик тот хоть жену свою признал потом?

Доктор, видно, только и ждал этого вопроса, потому что аж заржал, как конь – оказалось, предел ещё не предел. Он явно растягивал удовольствие, которое сам получал от своего рассказа, видимо, уже не в первый раз.

– Признал. А как ему было её не признать, если это она сама его…

Тут доктор постучал себя кулаком по голове. Проводницы с раскрытыми ртами уставились на него. Аполлон тоже раскрыл рот, подвигал челюстями, сверяя свои теоретические познания в анатомии с действительностью.

– Оказывается, – доктор уже захлёбывался от смеха – предел ещё отодвинулся, – бедолага мыл после ужина посуду – она его вот так держала…